Даурия - стр. 51
Семен Забережный был угрюмый смуглолицый человек. В жестких и реденьких усах его пробивалась первая проседь, от туго обтянутых скул сбегали к губам глубокие складки. Карими, чуточку косо поставленными глазами смотрел он на все окружающее пристально и строго. Вечные неудачи в жизни сделали Семена замкнутым, неразговорчивым. Но вместе с тем он слыл человеком толковым, рассудительным. Семена уважали за силу, побаивались его крутого характера и острого языка. В русско-японскую войну Семен служил вместе с Каргиным во второй Забайкальской казачьей батарее. Однажды на смотру, когда тяжелые клиновые орудия батареи по два в ряд, густо вздымая желтую лессовую пыль, лихо проносились в галоп мимо командующего войсками генерала Куропаткина, случился непредвиденный конфуз. У одного из орудий слетело с оси бешено крутящееся колесо. С яростным дребезгом колесо покатилось по плацу. Для командира батареи полковника Филимонова могла получиться большая неприятность, если бы не сила и сметка молодого казака Забережного.
На полном скаку, рискуя быть смятым и изуродованным, он перерезал путь колесу. Сильной, до отказа вперед выброшенной рукой, далеко откинувшись в седле вправо, он схватил колесо и продолжал скакать, как ни в чем не бывало. Все это было сделано так лихо и быстро, что Куропаткин и его штаб из-за поднятой пыли ничего не заметили.
На бивуаке полковник Филимонов подарил Семену новенькую четвертную.
– Можешь выпить. Разрешаю. Только пей, да ума не пропивай…
Вечером с двумя приятелями отправился Семен в китайскую харчевню. Закусывая пампушками и варенной на пару свининой, они выпили четверть вонючего ханшина. Когда возвращались обратно, от них разило сивушным духом за целую версту. За вокзалом, около китайской кумирни, они нарвались на какого-то жандармского ротмистра и не отдали ему чести.
– Стой! – заорал ротмистр. – Какой части? Почему пьяны?
Семен надвинулся на него вплотную.
– А оттого, ваше сковородие, и пьяны, что выпили…
Ротмистр, не говоря ни слова, подскочил к Семену и затянутой в лайковую перчатку рукой закатил ему пощечину:
– Стать во фронт, мерзавец!..
У Семена задергался судорожно рот. Он снова двинулся на ротмистра и, по-забайкальски растягивая слова, с недобрым спокойствием спросил:
– Ты это, паря, кого так обзываешь?
– А вот я тебе покажу «парю»! Караульный! – закричал ротмистр, хватаясь за кобуру.
– Ты, паря, орать вздумал?.. Гнида ты этакая! – Семен схватил ротмистра за шиворот, подмял под себя и прошелся по нему разок-другой коленом, так что у того затрещали кости. Потом выхватил из кобуры револьвер ротмистра и швырнул его в грязь.
– Теперь можешь итти, ваше сковородие.
Ротмистр метнулся к вокзалу. А дружки торопливо зашагали в казармы батареи. И хорошо сделали, что поторопились. Едва пришли они в казарму, как к воротам заявился целый взвод жандармов во главе с ротмистром. Ротмистр потребовал, чтобы его провели к командиру батареи. Срывающимся голосом рассказал жандарм Филимонову, в чем дело. Тот выслушал, посмотрел на его вспухшее лицо и спокойно заявил:
– Не может быть… Да вы, ротмистр, не горячитесь. У меня в батарее не может быть пьяных.
Ротмистр не унимался:
– Я прошу, я требую, чтобы выстроили батарею! Я узнаю мерзавцев.
– Вы настаиваете на своем? Хорошо. Я выстрою вам батарею, и вы можете искать виновных. Только еще раз повторю, что вы ошиблись, – твердо заявил Филимонов, а сам подмигнул своему адъютанту, хорунжему Кислицыну.