Даурия - стр. 53

Каргин, досадуя на себя за то, что проговорился, постоял еще для приличия, переступил несколько раз с ноги на ногу, обирая с фуражки соринки, потом повернулся и пошел из избы.

– До свиданья.

– До свиданья, да не до скорого, – пошутил Семен.

– Ой, горюшко! – запричитала Алена, едва вышел Каргин. – Ни дров в ограде, ни муки в ларе! И зачем ты лез на эту залежь? Что теперь будем делать? Продержат там тебя до морковкина заговенья, а тут сенокос на носу.

– Не ори, не досаждай, без тебя тошно.

– А мне легко?

– Ты раньше времени не умирай. Может, что и так обойдется. Я там тоже все по порядку обскажу. Им так у бедных можно залежи пахать, а у них нельзя! Нет, врут, я правды добьюсь… Только вот с сенокосом действительно ерунда получается.

Когда-то Семен Забережный собирался зажить хорошо. Давно это было, очень давно. На себе, бывало, таскал он из лесу на дорогу за добрых полверсты семивершковые сырые кряжи. Казалось ему, что все в жизни зависит только от доброго его желания, от силы и смекалки в работе. Но скоро понял он, что этого мало.

Вспоминая об этом, Семен яростно крушил березовый частокол своей ограды на дрова, словно не частокол рубил, а перешибал хребет своим исконным врагам.

Жена испекла три ковриги хлеба. Вместе с папушей табака-самосада сложила она хлеб в заплатанный дорожный мешок.

– А сама что жевать станешь? Пошто весь хлеб мне склала?

– Пробьюсь как-нибудь. Пойду огороды полоть – батрачить не привыкать.

– Давай дели пополам ковриги.

Когда Алена разделила хлеб поровну, Семен поднялся с лавки:

– Однако пора двигаться. Прощай пока. Наказ тебе один: Проньку побереги тут без меня, не пускай его на речку с ребятишками.

Алена заплакала, метнулась к нему. Семен хотел сурово оттолкнуть ее, обругать, но вместо этого схватил ее за голову и поцеловал в сухие, потрескавшиеся губы.

В Орловскую Семен пришел далеко за полдень. В песчаных станичных улицах было пусто и тихо. На площади у двухэтажного хлебного магазина спал в пыльном бурьяне пьяный казак, широко раскинув ноги в приискательских сапогах с подковами. Измятая фуражка с облупленным козырьком и недопитая бутылка водки валялись рядом. «Эко его разобрало», – позавидовал Семен казаку и поглядел напротив, где желтела вывеска монопольки. Монополька была открыта. «Эх, где наша не пропадала, – решил он, – пойду хвачу для храбрости».

Купленную водку выпил Семен единым духом, не отходя от прилавка. Покрутив с сожалением порожний шкалик в руке, сердито сплюнул и положил его в мешок. Одутловатый, с заплывшими глазами продавец, наблюдавший за ним, прикрывая ладонью раздираемый зевотой рот, спросил:

– Никак мала посудина-то?

– Как будто того… не в аккурат, – согласился Семен.

– За чем же дело стало? Возьми да повтори.

– Повторить-то оно следовало бы, только вот в кармане у меня вошь на аркане, а на кукиш много не купишь… Может, в долг поверишь?

– В долг у нас не полагается, – ответил продавец и отвернулся от него.

– Раз не полагается, тогда и говорить нечего, – разочарованно проговорил Семен и, попрощавшись, пошел в станичное правление.

В правлении писаря уже стучали ящиками столов, закрывали на замки высокие вместительные шкафы с делами, заканчивая свой писарский день. Семен вошел и поздоровался.

– Что, братец, скажешь? – обратился к нему почти квадратный, с пышными закрученными усами старший писарь.