Данияр. Не буду твоей невестой - стр. 14

Не выдержав напора, упираю обе руки в грудь Данияра. И ощущаю, как он вздрагивает от моего прикосновения, словно я не кулаками в его рубашку уперлась, а открытыми ладонями – голую грудь тронула.

Мгновенная картинка этого возможного происшествия перед глазами – стоп-кадром, ярким и болезненным.

У него в распахнутом вороте рубашки видно, что грудь волосатая. Чуть-чуть совсем заметно, но можно представить…

О-о-о, Всевышний! Не буду представлять! Не буду!

А Данияр неожиданно перехватывает одну мою руку, ту самую, в которой я до сих пор телефон сжимаю, не позволяя убрать ее, спрятать обратно за спину, и шепчет, напряженно и лихорадочно глядя мне в глаза:

– Отправь мне это фото, Мадина.

– Что? – не верю я своим ушам, а взгляда не могу оторвать от его темных горячих пальцев, забравших в плен мою ладонь с телефоном. Это огненное прикосновение! Жжет! – Нет… Нет-нет-нет… Ты – посторонний… Сам же говорил, что нельзя… Приличной девушке…

Я несу бред, и это ничем не оправдано, кроме моего глубочайшего шока от самой ситуации.

Я не понимаю, что происходит. Вернее, понимаю! Конечно, понимаю! Но не верю!

– А я не буду посторонним для тебя, Мадина, – серьезно и настойчиво говорит Байматов, – уже сегодня не буду.

– Что? – а вот этого я решительно не хочу понимать и слышать!

Ужас с такой силой накрывает мою бедную, ставшую совсем шальной голову, что я не выдерживаю напряжения, а вот силы откуда-то появляются.

По крайней мере, я пытаюсь сопротивляться, толкаю в грудь Байматова и каким-то образом умудряюсь освободиться из ловушки его тела!

Не теряя времени, подхватываю подол и бегу прочь, на свет, к людям, словно несчастная принцесса, похищенная чудовищем и нашедшая путь к свободе, бежит из его жуткой пещеры.

В голове – полный бедлам, сжимаю до хруста несчастный телефон с так и не отправленной фотографией, а в ушах – тихое и решительное: «Не буду посторонним для тебя».

Что он имел в виду?

Всевышний!

Только не то, что я подумала!

Только не это!

Я возвращаюсь в зал и ищу маму среди женщин. Она всё ещё разговаривает со своей подругой. Мама чувствует себя здесь как рыба в воде. Я, наоборот, будто аквариумная – в бескрайнем океане.

Подхожу ближе и тихо беру её под руку.

– Ой, доченька, – мама поворачивается ко мне, глаза её светятся теплотой. Но взгляд быстро меняется на встревоженный. – Ты чего такая? Руки… как лёд.

Она обхватывает мои пальцы обеими ладонями.

– Всё нормально?

Я киваю быстро, даже слишком.

– Да, мам, просто прохладно. Тут же кондиционер работает на максимум.

– Уверена? Ты бледная.

– Да всё хорошо, честно.

Не очень-то и честно. А точнее, совсем-совсем нечестно.

Но я не хочу её волновать. Тем более, я сама не понимаю, что со мной. Почему меня до сих пор лихорадит от одного воспоминания о голосе Байматова. От его интонации, когда он сказал, что уже сегодня перестанет быть посторонним для меня. Он это сказал так… Так, как будто имел право.

Мама продолжает беседу, а я стою рядом, будто привязанная, и только краем глаза продолжаю сканировать зал. Просто чтоб быть в курсе, где он. Из соображений безопасности.

И вот – вижу. Он вернулся.

Стоит чуть в стороне от большого стола с угощениями. Говорит со своим отцом.

И – как по команде – оба поворачивают головы и смотрят. На меня.