Далекое море - стр. 7
Как и было заказано, сварили рамён и наконец устроились вокруг стола. И пока они втроем вот так сидели на кухне перед дымящейся кастрюлькой с лапшой в компании с кимчхи[7] из корейского супермаркета, ей вдруг вспомнились былые дни.
Май того года. Отца забрали, мать слегла. Город накрыло черным туманом страшных слухов о зверских расправах в Кванджу; из-за продления комендантского часа учебные заведения распускали учащихся по домам в два часа пополудни. В ту пору по дороге домой из окна автобуса можно было наблюдать на Кванхвамуне[8] стоящие танки и солдат с автоматами. Понятно, что заговаривать с ними никто не осмеливался, но создавалось впечатление, что, случись такое, их корейский прозвучал бы для нас как иностранный. Вид у них был грозный и устрашающий, они напоминали имперских воинов, оккупировавших варварскую территорию. Прохожие на улицах все как один шли, втянув голову в плечи и съежившись, словно двигались навстречу мощнейшему урагану.
Когда она возвращалась домой, окна были занавешены черными шторами, а мать беспробудно спала, спрятав глаза под черной повязкой с логотипом немецкой авиакомпании Lufthansa. Виновата была ночная передозировка снотворного. С наступлением сумерек приходило время варить рамён для брата и сестры и поднимать мать с постели.
В тот год на смену маю пришло холодное лето. Говорили, подобного не случалось уже несколько веков подряд. Никто в семье не осмеливался вслух произнести слово «отец». Ведь он больше никогда не смог сесть с ними за кухонный стол.
Так мирная трапеза их троицы внезапной вспышкой молнии четко высветила мрачные воспоминания прошлого.
– Ты и в Ки-Уэсте побывала? – поинтересовалась мать, аппетитно укладывая кимчхи поверх рамёна.
– Да. Мы останавливались там на два дня.
– Наверно, и усадьбу Хемингуэя посетили? Кажется, он построил ее, чтобы жить со своей второй женой. А какие там милые кошки, скажи?
– Милейшие создания. Поразило, что они шестипалые. Сам дом довольно простой, но со своей аурой.
– Первый кот Хемингуэя оказался мутантом с шестью пальцами и дал вот такое богатое потомство. Похоже, он и со второй супругой частенько скандалил из-за этих кошек.
– Говорят, их там теперь аж пятьдесят! И все как на подбор, такие симпатяги.
Мать говорила по-английски лучше нее. Пережив годы оккупации, не забыла японский и в немецком (особенно в произношении) давала фору даже ей. В общем, она была человеком очень даже умным и начитанным. И если бы не чрезмерное любование своей внешностью и временами напирающее буром неистовое упрямство, она была бы поистине золотой бабушкой, с которой есть о чем побеседовать, вот как сейчас. Однако продолжи они эту тему, уже очень скоро разговор непременно зашел бы о третьей и четвертой супругах Хемингуэя. Порой казалось, что мама к ним ревнует, потому как всякий раз при упоминании о Хемингуэе или Германе Гессе она обрушивалась на них с яростной критикой за частую смену спутниц жизни. Так что следовало срочно переменить тему.
– Он ведь там написал «Прощай, оружие!», верно?
– Скорей всего, да. Когда мы с вашим отцом были помоложе, все кругом твердили, что я похожа на Дженнифер Джонс из этого фильма… К слову сказать, талия у меня тогда была около пятидесяти шести сантиметров.
Слава богу, что удалось увести беседу в другое русло, прежде чем начался подсчет количества браков и жен Хемингуэя и Гессе.