Цветущие вселенные - стр. 16
Ожидал, чего угодно. Оборота, волчицу, лужи крови, труп женщины… Самое поганое. И застыл, как громом поражённый. Его ангельская сущность – та самая, что веками презирала человеческую слабость – вдруг взорвалась диким, первобытным желанием. Руна стояла перед ним, вся в каплях воды, которые стекали по её шее, скользили между грудями, исчезали под тряпкой, прилипшей к телу, как вторая кожа. И этот взгляд… Глаза, всё ещё испуганные, растерянные, человеческие. В них читалось: "Помоги", "Спаси", "Возьми".
Он почувствовал, как его крылья – невидимые, но от этого не менее реальные – напряглись, готовые разорвать ткань. Кровь ударила в виски, в пах, превратив тело в натянутую струну. "Чёрт возьми, она же оборотень… нет, хуже – каторжанка… нет, ещё хуже – та самая, что может привести меня к переходу…" Но все эти мысли тонули в одном: "Хочу".
–Убей ее! – доносились вопли со двора.
Сплошное наказание! Он шагнул к ней, схватил сзади и крепко зажал ей рот. Вывернув тонкие руки за спину, прижал животом к банной стене.
Малышка всхлипнула, не в силах шелохнуться.
Раздвинул ей ноги и втиснулся между ними, расшнуровывая гашник.
– Не надо, – взмолилась она, не понимая, что ее ждет.
– Думать раньше стоило, – взорвался Илья, рыча ей в ушко, задыхаясь от распаренного аромата кожи. – Когда душила старого ублюдка. А теперь терпи! Твой единственный…
Рывком стащил штаны вниз с себя.
Девчонка затрепыхалась в его мертвой хватке. Заскулила с отчаяньем.
Он толкнулся в ее влажную кожу, вздыбленной головкой елды. Горячо обжег, низ его живота вжался в половинки сладкой попки. Илья задохнулся.
Девчонка ахнула, задергалась, задрожала телом под напором, нервно попискивая под его ладонью.
– Заткнись, и стони – прорычал в ухо.
С силой навалился на нее, он плющил ее к стене вперед. А сам со свистом выдохнул, злобно думая, было бы чему? Нежные ягодицы послушно разошлись в стороны, и все великолепие предстало перед ним. Приставил набухшую головку к ее дырочке, растянул костлявые ягодицы в стороны, подался вперед, скользнул ниже и слегка погрузился в девичье. Снова закрыл ей лицо ладонью, будет сейчас ныть.
Горячая, тугая плоть Руны сжала его головку, словно пытаясь проглотить и вытолкнуть одновременно. Илья застонал сквозь зубы – его член будто окунули в кипящий мёд: сладко, больно, так тесно, что даже дыхание перехватило. Внутри неё было сухо – не от сопротивления, а от того, что она не человек, её тело не готовилось к этому, не знало, как принять его. Но именно это сводило с ума: первобытная, звериная теснота, её содрогания, будто пойманная волчица в капкане.
Он почувствовал, как её ногти впились ему в запястье – не царапая, а цепляясь, как когти. Её дыхание, прерывистое и горячее, обжигало его ладонь. И самое главное – её запах. Теперь, когда он был так близко, он различал в нём не только страх. Было что-то ещё… волчье. Мускусное, резкое, от чего кровь стучала в висках, а живот сводило спазмом желания.
Руна завизжала, тревожно и ускоренно задышала, замычала.
– Стони, дура, если жить хочешь.
Он убрал пальцы со рта и освободившейся рукой, задрал тряпку, припечатал ее сильнее. Теперь он чувствовал Руну всю на себе. Терся о нее, изнывающим собой. Сдерживаясь сам, но не входил глубже, только вид делал.
И до нее, наконец, дошло.