Чуров род - стр. 13
А уж что девчонки-то глуподурые рты пораззя́вят, нить из рук поповыпустят, петли поспускают – клубки так и поскачут, так и полетят прочь: изовьются-разовьются да повырвутся!
А Катя знай своё: спицами мелькает, да с девчонок глаз не спускает: отвернётся какая – на цветочек на одуванчик залюбуется – Катя сейчас кругляшом по лбу: дескать, сказку-то слушай, кому, дескать, сказываю? И нахмурит бровь русую, и погрозит перстом розовым! Ах она Катитка, ух до чего сердита!
– Вот слушайте дальше… – и пошла, пошла наша выдумщица расписывать нехитрый свой сказ разными шутками да прибаутками. А сама-то ещё и знать не знает, ведать не ведает, бедовая ты головушка, чем и кончит повесть замысловатую и к чему она, повесть сия, приведёт её, нашу мечтательницу, сказительницу, певунью-то. Одно только и ведает девонька: само и скажется, само и развяжется!
А глаза-то у Кати – ни в сказочке сказать ни пёрышком записать! – ну что озёрца пречистые-глыбокие: так и сияют, так и светятся; кажный малый камушек, что на донышке затаился, видать! А на переносице у Кати голубенька така жилочка – извилистая протока меж озёрцами: ериком али ахом у нас прозывается (вот тебе и ах!). И вся-то она ладненькая: кожа-то, кожа какая – нежная, гладкая, белая… ух! Того и гляди, не удёржишься – надкусишь… ах ты, наливное яблочко! Головочку эдак повернёт, посмотрит на тебя… э-эх!..
А на солнце-то головка Катина блестит-переливается, будто кто расшил её золотистыми нитями волшебными! Красота неописанная… лакомая… сладкая… с-сочная… Лапушка… гуленька светлая… кровушка буйная, горячая…
А что сарафанчик наденет голубенький – ну такая душенька, ну такая голубушка: а шейка длинная лебёдушкина, а рученьки-то голеньки-пухленьки, ямочки на локотушечках… павушка… А щёченьки-то румяненные, а губушки-то ах скусны… а носик-то… ах он, носик-разносик гулюшкин… Ну такая сладость, ну такое наливное румяненное яблочко…
Да Катя и сама чуяла: вот что соком каким наливанным вся наливается! Ну Катя, ну Катя! И что ж с ей деется-т? Ох и добрая девица!
Только тш-шш-шш… никто об том пока знать не знает, ведать не ведает… тш-шш-шш…
Дак а что она слышала-то?
– Ну надо же, а? Белобрысая какая, ровно хто ей на голову молока кринку прокинул!..
– И в кого тольки уродилась-то? Известно в кого: отцово семя, семя про́клятое… Уходи, отцова дочь… Уходи, не наша ты… Вон Галина – да, а эта…
Так и жила себе Катюшка никудышною дурнушкой… жила до поры до времени… И никто-то ровно и не примечал ейной неземной красы… никто-то и разглядеть не мог – не умел…
А ведь Косточка, поди ж ты, разглядел… Э-эх, да что он понимает-то?..
Уж судили-рядили бабы коченёвские, рядили-судили: и с энтого боку подойдут, и с другого, и с прищуром глянут, и бельмы вытаращат… И кто они такие, Косточка да отец его, какого роду-звания? И каким-таким ветром принесло их в землю коченёвскую – ан не приживутся – не примутся?..
– Это что у тебе за железяка? – в глазах тётки Авдотьи страх животный зазмеился. – А ну, брось сейчас!
– И неча его приваживать! – другая тётка. – Корми тут всех.
– А не ты случа́ем в заборе дырку проделал железякою энтой? Гляди, я вот баушке-то Лукерье скажу! – А Косточка ни живёхонек ни мертвёхонек!
– Он – кому ж ишшо! – другая тётка. – И ходют, и ходют…