Чтение. Письмо. Эссе о литературе - стр. 16

“Когда люди говорят со мной о погоде, мне всегда кажется, что они подразумевают что-то другое” (Оскар Уайльд). Единственный вид устной речи, приближающийся к поэтическому идеалу символизма, – вежливый застольный разговор на банальные темы, в котором значение слов полностью зависит от интонации говорящего.

Благодаря ее мнемонической силе, поэзия выше прозы как средство назидания. Те, кто осуждают назидательность, тем более должны не любить назидательную прозу. Стихи, как говорится в рекламе алказельцера, “наполовину отбивают неприятный вкус” морализаторства. Поэзия умеет не хуже прозы внятно излагать идеи: в умелых руках форма стихотворения может соответствовать его логике и усиливать ее. В пику тем, кто унаследовал романтическое представление о поэзии, можно сказать, что опасность поэтической логики (“Опыт о человеке” Поупа – тому пример) в том, что стихи делают любую идею слишком ясной и отчетливой, более картезианской, чем она есть на самом деле.

С другой стороны, поэзия не подходит для полемики, для доказательства своей, особой истины или убеждения, поскольку ее формальная природа не может не выражать некоторого скепсиса по отношению к собственным выводам.

звучит убедительно, потому что никто не сомневается в истинности этих слов. Если бы кто-то вздумал яростно опровергать данное утверждение, стихотворные строки не переубедят его: строго говоря, не будет никакой разницы между ними и следующим двустишием:

Поэзия противоположна магии. Если у нее и есть вняшняя цель, то она состоит в том, чтобы, говоря правду, отрезвлять людей и свобождать их от иллюзий.

“Непризнанные законодатели мира”. – Определение скорее относится к тайной полиции, нежели к поэтам.

Сесил Битон фотографировал Одена трижды. В первый раз – в 1930 году. Через год Оден начал преподавать в Ларчфилдской Академии, Хеленсборо.

Подлинный катарсис достигается не через искусство, а с помощью религиозных обрядов и таинств. Есть и другие средства, как правило, пагубные: бой быков, футбол, плохие фильмы, войны и молодежные слеты, на которых десять тысяч девушек изображают национальный флаг.

Человечество – как и всегда – настолько несчастно и порочно, что если кто-то скажет поэту: “Бога ради, перестань петь и займись чем-нибудь полезным: вскипяти воду, принеси бинты”, найдет ли он достойную причину для отказа? Но, слава Богу, никто так пока не говорит. Неумелая медсестра твердит поэту: “Ты здесь, чтобы спеть больному песню, которая заставит его поверить в то, что я, и только я, способна его вылечить. Если ты не можешь или не хочешь, я отниму у тебя паспорт и сошлю тебя в рудники”. А в это время несчастный больной в бреду уже кричит поэту:

“Спой, спой мне песню, которая навеет сладкие сны вместо ночных кошмаров. Если тебе это удастся, я подарю тебе фешенебельную квартиру на крыше нью-йоркского небоскреба или ранчо в Аризоне!”