Чтение. Письмо. Эссе о литературе - стр. 12

Когда критик хвалит книгу за “искренность”, тут же понимаешь, что она неискренна и плохо написана. Искренность в правильном значении слова, то есть подлинность, достоверность, должна быть первейшей задачей всех писателей. Ни один из них не может правильно оценить, насколько хороша его книга, но про себя каждый понимает, возможно, не сразу, но довольно скоро, подлинно ли его сочинение или это подделка.

Самый болезненный для поэта опыт – когда стихотворение, которое он сам считал подделкой, получает всеобщее признание и попадает в антологии. Оно может быть и не самым худшим, насколько он может судить, но дело не в этом: лучше бы он этого стихотворения вообще не писал.

Произведение молодого писателя (“Вертер” – лучший пример) может стать чем-то вроде прививки. Он одержим некоторыми чувствами и мыслями, и чутье подсказывает ему, что он должен от них освободиться, прежде чем обнаружит свои подлинные интересы и симпатии, и единственный способ освободиться от них – покориться им. После этого у писателя появится иммунитет на всю жизнь. Обычно этим недугом страдает целое поколение, и именно здесь кроется главная опасность (как было с Гете): современники, упивающиеся своими эмоциями, восторженно встречают то, что автор писал для того, чтобы избавиться от этих чувств. Какое-то время они будут считать его своим кумиром и глашатаем. Пройдет время. Излечившись, писатель обратится к своим подлинным интересам, и тогда его встретят криком “Предатель!”.

Ошибочное утверждение: и то, и другое невозможно. Единственное, что можно пожелать писателю, у которого, как у всех людей, есть слабости и недостатки, не забывать о них и постараться не допускать их в работе. Есть определенные предметы, которых писатель не должен касаться из-за изъянов в его характере и таланте.

Из серии студийных съемок в Оксфорде. 1928 г.

Поэту трудно не лгать в стихах, потому что факты и убеждения в поэзии перестают быть истинными и ложными и становятся соблазнительными возможностями. Чтобы наслаждаться стихами, читателю не обязательно разделять убеждения, которые в них выражены. Зная об этом, поэт вправе использовать чуждые ему идеи и убеждения, если они интересны в качестве поэтических возможностей. Поэт не обязан в них верить, но они непременно должны глубоко волновать его чувства, а это возможо лишь в том случае, если он относится к этим идеям серьезней, чем просто к поэтическим средствам.

Призывы к общественному сознанию, политическим или религиозным убеждениям опасней для писательской честности, чем корысть. С моральной точки зрения лучше, если поэта осудит коммивояжер, чем епископ.

Некоторые писатели часто путают подлинность, которая должна быть их творческой целью, с оригинальностью, до которой им не должно быть дела. Некоторые люди настолько жаждут быть единственными и любимыми, что испытывают чувства окружающих вызывающим поведением; все, что говорит или делает такой человек, должно вызывать восхищение у остальных не потому, что это восхитительно само по себе, а потому, что это его замечание, его поступок. Не этим ли объясняется многое в авангардном искусстве?

Рабство настолько нестерпимо, что рабу трудно не поддаться самообману: он убеждает себя в том, что подчиняется приказам хозяина по своей воле, а не по принуждению. Рабы собственных привычек часто страдают от подобных заблуждений, как и писатели, впавшие в зависимость от слишком “индивидуального” стиля.