Чтение. Письмо. Эссе о литературе - стр. 11
“Когда я писал хор в соль миноре, я по ошибке обмакнул перо в склянку с лекарством, вместо чернильницы. И посадил кляксу. Когда же промокнул ее песком (промокательной бумаги тогда еще не изобрели), то увидел, что она засохла в форме мажорного ключа, – и тут мне пришло в голову сменить соль минор на соль мажор. Поэтому эффектом мажорного в хоре я обязан кляксе”.
(Из частного письма Джоаккино Россини)
Подобное благоусмотрение, проводящее грань между случайностью и Провидением, достойно именоваться “вдохновением”.
Чтобы свести количество ошибок к минимуму, внутренний цензор, которому поэт вверяет свое творение, должен быть целой цензурной коллегией. Туда должны входить невинное дитя, деятельная домохозяйка, логик, монах, непочтительный шут и даже, возможно, ненавидимый всеми и отвечающий им взаимностью грубый солдафон и сквернослов, считающий поэзию чепухой.
В течение многих веков на творческой “кухне” появилось не так много усовершенствований: алкоголь, табак, кофе, бензедрин и т. д., но они настолько примитивны, что все время подводят и могут причинить вред повару. Литературное творчество в двадцатом веке нашей эры мало отличается от творчества двадцатого века до нашей эры: почти все надо по-прежнему делать своими руками.
Большинству людей нравится собственный почерк, как нравится исходящий от них неприятный запах. Но как бы сильно я не любил печатную машинку, я признаю, что машинопись позволяет поэту быть более самокритичным. Отпечатанный текст настолько безличен и непригляден, что, когда я печатаю свое стихотворение на машинке, я нахожу недочеты, пропущенные мною в рукописи. Кроме того, когда речь идет о чужом стихотворении, лучший способ проверить его качество – переписать от руки. Физический процесс письма утомителен и автоматически указывает на малейшие промахи; рука постоянно ищет повод остановиться.
“Большинство художников искренни в творчестве, а их искусство плохо, хотя некоторые неискренние (искренне неискренние) произведения бывают очень хороши”. (Стравинский). Искренность похожа на сон. Естественно предположить, что человек должен быть искренним и не грешить двоемыслием. Большинство писателей тем не менее страдают приступами неискренности, как многие люди страдают бессонницей. Лучшие средства в обоих случаях легко доступны: при бессоннице нужно сменить диету, при неискренности – человеческое окружение.
Против вычурности стиля чаще всего выступают преподаватели литературы. Но вместо того, чтобы выражать неудовольствие, им следует снисходительно улыбаться. Шекспир потешался над напыщенным стилем в “Бесплодных усилиях любви” и в “Гамлете”, но именно ему был многим обязан и прекрасно это знал. Нет ничего более бессмысленного, чем попытка Спенсера, Харви и других быть добродетельными гуманистами и писать английские стихи классическими размерами, но если бы не их глупость, самые прекрасные песни Кэмпиона и хоры в “Самсоне-борце” Джона Мильтона не были бы написаны. В литературе, как и в жизни, аффектация, если она оправдана страстью, – одна из форм самодисциплины, благодаря которой человечество спасает себя своими руками.
Манерность (как у Гонгоры или Генри Джеймса) подобна экстравагантному наряду: лишь немногие писатели умеют достойно носить его, но редкие исключения из правила бывают очаровательными.