Человек из СССР. Пьесы 1927–1938 - стр. 7
Они садятся у того же столика, где сидели Кузнецов и Марианна, и начинают играть. Ошивенский спит. Темновато.
Занавес
Действие II
Комната. Налево окно во двор. В задней стене дверь в коридор. В левом углу зеленого цвета кушетка, на ней зеленая яйцевидная подушка; рядом столик с круглой лампой. У правой стены за зеленой ширмой постель: видна зрителю только металлическая шишка изножья. Посредине круглый стол под кружевной скатереткой. Подле него в кресле сидит Ольга Павловна Кузнецова и вышивает шелковую сорочку. Она в очень простом темном платье, не совсем модном: оно просторнее и дольше, чем носят теперь; лицо молодое, мягкое; в нежных чертах и в гладкой прическе есть что-то девичье. Комната – обыкновенная комната обыкновенного берлинского пансиона, с потугами на буржуазное благополучие, с псевдоперсидским ковром, с двумя зеркалами: одно в дверце пузатого шкапа у правой стены, другое – овальное – на задней стене; во всем какая-то неприятная пухлявая круглота – в креслах, в зеленом абажуре, в очертаньях ширмы, – словно комната развилась по концентрическим кругам, которые застыли там – пуфом, тут – огромной тарелкой, прилепившейся к пионистой обойной бумаге и родившей, как водяной круг, еще несколько штук помельче по всей задней стене. Окно полуоткрыто – весна, светло; время – послеобеденное. За окном слышны звуки очень плохой скрипки. Вышивая, Ольга Павловна прислушивается, улыбается. Скрипка последний раз потянулась, всхлипнула и умолкла. Пауза. Затем за дверью голос Кузнецова: «Wo ist mein
Ольга Павловна (все бросает, бежит к двери, открывает ее). Алеша, я здесь. Иди сюда.
Кузнецов (входит, через руку перекинут макинтош). Здравствуй. Что за манера сидеть в чужой комнате?
Ольга Павловна. Марианна ничего не имеет против. А у меня в комнате убирают – я поздно встала. Клади пальто.
Кузнецов. А она сама-то где?
Ольга Павловна. Право, не знаю. Ушла куда-то. Не знаю. Алеша, уже прошло четыре дня, а я прямо не могу привыкнуть к тому, что ты в Берлине, что ты ко мне приходишь —
Кузнецов (прогуливается, поднимает со столика снимок в рамке). Тут жарко и скверно пахнет духами. Кто этот субъект?
Ольга Павловна. – что не нужно ждать от тебя писем, думать о том, где ты, жив ли…
Кузнецов. Это кто, ее муж, что ли?
Ольга Павловна. Да, кажется. Я его не знаю. Садись куда-нибудь. Ты не можешь себе представить, какою Россия кажется мне огромной, когда ты туда уезжаешь. (Смеется.)
Кузнецов. Глупости какие. Я, собственно говоря, зашел только на минуту. У меня еще уйма дел.
Ольга Павловна. Ну, посиди немножечко, пожалуйста…
Кузнецов. Я попозже зайду к тебе опять. И прилягу. Ольга Павловна. Десять минут можешь остаться…
Я хочу тебе что-то сказать. Что-то очень смешное. Но мне как-то неловко сказать, может быть, потому что я тебе сразу не сказала, когда ты приехал…
Кузнецов (сел). В чем дело?
Ольга Павловна. В понедельник, около девяти – в день твоего приезда, значит, – я шла домой и видела, как ты прокатил с чемоданами на автомобиле. Я, значит, знала, что ты в Берлине, и знала, что тебе не известен мой адрес. Я была ужасно счастлива, что ты приехал, – и вместе с тем было мучительно. Я побежала на ту улицу, где я прежде жила, – там швейцар мне сказал, что ты только что заезжал, что он не знал, куда тебя направить. Я столько раз меняла жилье с тех пор… Это все ужасно глупо вышло. И потом я вернулась домой, забыла в трамвае пакет, – и стала ждать. Я знала, что через Таубендорфа ты сразу найдешь меня. Но очень было трудно ждать. Ты пришел только после десяти-