Человеческая стая - стр. 72
Степан Степанович вёл у школьников дополнительные тренировки, устраивал факультативы. Задерживался после уроков ради них, обычных мальчишек и девчонок, жаждущих самовыражения. Большинство занятий были бесплатными, даже самые беспризорные, вроде Малюты, могли позволить себе их посещать, чем и пользовались. Конь дарил классу надежду. Показывал им мир спорта, и они с удовольствием отвлекались от того, что творилось в школе, на улицах и в семьях. Физрук давал им возможности проявить себя, и «вэшки», «бэшки», «дэшки» и даже «ашки» любили Коня за то, что он открывал им самих себя. Только Полю это не касалось, да ещё Мишу Багашевского, Веру Петрову и Дашу-отличницу с их слабым здоровьем. Но у последних троих была справка от врача, а в графе с оценками с самого первого урока красовалось волшебное «Осв». В те недолгие моменты, когда Поля прекращала ненавидеть своё тело, она хотела такую вот справку. Мечтала о ней, как её одноклассницы о поцелуе с понравившимся парнем. Справка даровала бы спасение. Но у Поли ничего не болело, кроме души. Ни малейшей надежды не оставляло девочке её самочувствие. Даже недавно начавшиеся менструации были регулярными и безболезненными. Тупик. Но хоть раз в месяц освобождали от позора. Поля боялась, что это будет вызывать шутки, но никто не обращал внимания на Полины ежемесячные отсутствия на физкультуре. Поля позднее осознала, что многие девчонки тоже вошли в возраст, и указание на Полины регулярные отгулы бросило бы тень и на них самих.
Как Поля завидовала Вериной язве или неизвестной, но, видимо, серьёзной болезни Даши-отличницы. Ей бы хоть одну маленькую язвочку! Не обязательно в желудке, где угодно! Только бы не чувствовать этого унижения.
Поля так и не поняла ни тогда, ни потом, был ли Степан Степанович простовато слеп или оставался безучастным к её страданиям. Глядя на его взаимодействие с другими школьниками, Поля с трудом верила, что эмпатия не входила в число лучших качеств учителя. Может быть, это Поля со своей неуклюжестью была ему противна? Этот и подобные вопросы она задавала себе тысячу раз в детстве и столько же потом. Но вслух они не прозвучали: о таком даже думать стыдно. И теперь, чувствуя спиной и затылком холодок кафеля, Поля глубоко дышала, пытаясь собраться и заставить себя вернуться в класс. А там как можно незаметнее попросить у Валентины Григорьевны прощения за опоздание. Как назло, это случилось перед её уроком. Уж она-то обратит внимание, что с Полей дело неладно.
Торопливыми тихими шагами Поля прошла опустевшую рекреацию. Сердце так и замирало от страха. Казалось, одноклассники вопьются в неё острыми глазами-спицами. Поля услышала слабый стук – словно и не её собственная рука два раза ударила костяшками пальцев по двери кабинета. Не её рука рванула эту дверь на себя. Урок уже начался, но шёл недолго. Обсуждали сочинения. Валентина Григорьевна всегда рассказывала о понравившихся работах и о тех, что не удались. Но не ставила цель похвалить или поругать. Она находила в сочинениях интересные мысли, развивала их, выводила класс на диалог, хотя почти никто не отзывался. Только Поля, Даша и иногда Женя. Остальные же в этом участвовали эпизодически, если обсуждали их работу, особенно мысль, написанную не потому, что так нужно, а по искреннему желанию. Валентина Григорьевна пропускала правильные мысли, переписанные из сборника готовых сочинений, но всегда выделяла собственные соображения учеников седьмого «В». Но таковые встречались редко. И Валентина Григорьевна собирала их, как крупицы драгоценного металла, в надежде выковать из них что-то стоящее.