Человеческая стая - стр. 36
Сперва она полезла в документы. Нашла своё свидетельство о рождении. Поля видела его раньше. Она ещё до школы научилась читать настолько хорошо, чтобы разобрать, что там написано.
«Сидоров Сергей Тимофеевич» – в графе отец. Вот же её папа! И пусть Лина её больше не цепляет. Да, у него другая фамилия, но это потому, что родители не были женаты. Мать никогда не скрывала этого от Поли. И вдруг голова закружилась: вспомнились слова из детства, которые тогда не поняла. «Дочь-нагулыш» – так несколько раз говорила бабушка Настя в пылу ссоры с матерью, и Поля думала, что это о матери, потому что бабушка с дедушкой поженились, когда узнали о будущей дочери. Позже, узнав о существовании старшей маминой сестры, Поля поняла, что это не мать родилась неожиданно. А теперь мир завращался вокруг Полиного сознания с быстротой карусели: нагулыш – это она. Внебрачный ребёнок, которого не хотел отец. Ведь дедушка женился на бабушке, когда узнал. А отец на матери – нет. Лина права. Слеза скатилась по щеке и капнула на свидетельство о рождении. На самый краешек. Поля быстро промокнула её о домашние пижамные штаны. Следа почти не осталось. Поля потянулась к другим вещам матери. В коробках из-под конфет на полке лежали счета за квартиру, чеки и записи. Поля взяла самую нижнюю и редко доставаемую коробку. С открытками. Сверху лежали те, что Поля рисовала маме на день рождения или другие праздники. Иногда она рассматривала их, но сейчас просто перевернула стопку. И оказалась лицом к лицу со старыми открытками. Первая же оказалась от сестры. Затем ещё, и ещё. Они были сложены по годам, на каждый праздник. Так и шли стопочками: от подруг, от сестры, от матери. И вот – от Серёги. От её, Полиного, папы. От него всего шесть. Две на день рождения, две на Новый Год, две на Восьмое марта за восемьдесят четвёртый и восемьдесят пятый года. Поля помнила, что родилась именно в восемьдесят пятом. Зато с восемьдесят седьмого появились открытки от дяди Юры. Но их Поля отложила в сторону. А вот открытки от сестры исчезли. Исчезли в восемьдесят пятом. Поля просмотрела все за восемьдесят пятый год ещё раз. От подруг с рождением дочери – одна общая открытка, не покупная, а нарисованная. И одна – с новосельем. Ну да, так мама и рассказывала. Они разменяли большую квартиру, когда мама и маленькая Поля переехали в однушку на первом этаже, а бабушка Настя – на пятом. В тот же год уехала в Москву и другая бабушкина дочь с семьёй. Поля начала рыдать, ещё не понимая почему. Внутри была такая боль, что мысль не справлялась. Надо было выплакать хоть чуть-чуть, хоть немного, чтобы затем понять. В году тысяча девятьсот восемьдесят пятом семья разъехалась. Разъехалась, потому что никто не хотел жить с ней. С внебрачным ребёнком от неизвестного отца. Даже бабушка. Изнутри рвала боль, бесконечная боль – рыдай не рыдай, она не стихала. Лина была права. Поля задрожала: откуда знает Лина? Кто мог ей рассказать?
Поля не заметила, как в комнату вошла мать. Забыла, что надо прислушиваться, и пропустила окончание трёпа – этим словом мама называла разговоры с тётей Раей.
Мать поглядела на раскиданные по кровати открытки и документы. Она молчала несколько секунд. А потом отодвинула кучку старых открыток и села рядом с Полей.