Чечня: Трагедия Российской мощи. Первая чеченская война - стр. 90
После переговоров 6 декабря с российским министром обороны Павлом Грачевым и представителями российского парламента Дудаев вернул пленных, захваченных при попытке оппозиции взять Грозный. Но, как бы то ни было, за этим последовало военное вмешательство – 11 декабря 1994 года. Результат этого был катастрофическим как для России, так и для Чечни.
Анархия в принятии решений Россией
То, как российское государство против своей воли устремилось в эту катастрофу, в значительной степени проистекало из слабости российской центральной власти и внутренних разногласий в ней. Вот что говорили Пайн и Попов:
«Ничто, по нашему мнению, не может быть дальше от истины, чем предположение, что современная российская политика, которая борется за то, чтобы выкарабкаться из прежних институциональных завалов и старинных предрассудков, может в каком-либо виде быть спланированной или реализовываться в заговорщическом духе. Было бы гораздо ближе к истине и куда более продуктивно понимать принятие решений в России в более прозаических терминах теории хаоса»>55.
Конечно, это совершенно не означает, что внутри российского руководства не может быть заговоров – и несколько заговоров в самом деле имели место в течение 1990-х годов. Но это были именно заговоры одних сегментов администрации против других – а значит, для администрации в целом было бы очень затруднительно разработать секретную кампанию и реализовать ее с энергией, единством и решимостью.
Стратегия российской администрации, которая привела к октябрьскому мятежу 1993 года, иногда рассматривалась как намеренная и хорошо спланированная провокация, достигшая своей цели>56. Однако даже эта операция, если она шла именно по такому сценарию, содержала многочисленные элементы бессвязности, некомпетентности и действий на скорую руку – как было показано выше, прежде всего из-за нерешительности в войсках, которые фактически были нужны Ельцину для штурма парламента, а также, как сообщают, из-за паники и хаоса в президентском секретариате в критический момент. В действительности единственным успешным заговором, исходившим от российской администрации вплоть до 1997 года, возможно, было соглашение о «залоговых аукционах» осенью 1995 года, которое более подробно будет проанализировано во второй части книги, и последовавшая за ним президентская кампания.
Если говорить о непоследовательности в российской политической деятельности при Ельцине в других сферах, то следует упомянуть три ключевые причины этого. Во-первых, характер самого Ельцина, а в определенные моменты и состояние его здоровья. Может показаться любопытным, что человек, который в должности первого секретаря Свердловского обкома партии имел репутацию эффективного и практичного руководителя, в качестве президента демонстрировал мало склонностей к погружению в детали государственного управления. Как сам Ельцин признавал в своих воспоминаниях, не сталкиваясь с прямыми вызовами, он был склонен расслабляться и отпускать вожжи. Хуже того: он не просто оставлял большую часть политических решений своим подчиненным, но еще и налицо были все признаки того, что он фактически стимулировал их бороться друг с другом, тем самым усиливая свой контроль над властью.
Однако было бы некорректно возлагать всю вину за провалы в принятии решений российским руководством в этот период на одного Ельцина. Вторым очень значимым фактором была приватизация государства – то, благодаря чему отдельные сегменты администрации в результате стали представлять частные или получастные экономические интересы. Конечно же, это в особенности поразительно в случае премьер-министра Виктора Черномырдина, который фактически долгое время действовал не как глава российского правительства, а как представитель «Газпрома» (и в некоторых отношениях нефтяной отрасли) в российском правительстве. Оказав «Газпрому» помощь в уклонении от налогов, Черномырдин обошелся российскому государству в миллиарды долларов упущенных доходов, что внесло огромный вклад в фискальный кризис 1996–1997 годов.