Чечня: Трагедия Российской мощи. Первая чеченская война - стр. 74

В связи с этим интересно сравнить Чечню при Дудаеве с другой российской автономной республикой, которая продвинулась дальше всех в своих порывах к независимости и в конечном итоге достигла наибольшей автономии – Татарией, которая сегодня носит название Татарстан. Именно Татарстан сегодня стал тем, чем оказалась бы Чечня, если бы у власти остался Завгаев и если бы чеченские националисты не были столь многочисленны и хорошо вооружены, а чеченский народ не был столь анархичным и отвергающим какую-либо власть. Разница в поведении двух этих наций в 1990-х годах отчасти объясняется куда более значительными изменениями, которые произошли в татарском обществе и под властью Российской империи (начиная с XVI века, то есть на три века дольше, чем в случае Чечни), и при советской власти. Всё это привело к тому, что татары стали очень напоминать русских и в социологическом, и в культурном смысле^>31.

Однако татары были более жестки и более последовательны в своем стремлении к суверенитету, чем полагают многие наблюдатели. Коммунистические лидеры Татарской АССР дважды обращались с просьбой повысить ее статус до союзной республики, конституционно отделенной от России: в ходе дискуссии по принятию новой советской Конституции при Сталине в 1936 году, когда несколько из них в результате были казнены, и при Брежневе в 1977 году, когда в соответствии с позднесоветским и брежневским подходом их подкупили более значительными инвестициями центра в промышленность Татарии.

Начиная с 1990 года ключевым различием между Чечней и Татарстаном, очевидно, было то, что в 1991 году Чечня пережила национальную революцию, в результате которой были свергнуты местные институты советской власти, а в Татарстане этого не произошло. Первый секретарь татарской коммунистической партии Минтимер Шаймиев остался у власти, разгромил радикальную националистскую оппозицию, сочетая принуждение и кооптацию, и преобразовал региональную коммунистическую партию в умеренную партию национальных государственников под его абсолютным контролем. Это было нелегкой задачей, и в определенные моменты волна радикального татарского национализма, ведущая к провозглашению независимости, казалась реальной возможностью. И если бы это произошло, то нет причин сомневаться, что ельцинская администрация предприняла бы против татар безжалостные меры^>32.

Легко объявить стратегию Шаймиева циничным и коррумпированным номенклатурным маневрированием – но следует также признать, что в результате Татарстан получил впечатляющую степень реальной автономии и обрел контроль над важными и эффективными рычагами государственной власти, включая контроль над полицейскими силами, возможностью взимать налоги и над экономикой, а в особенности над производством и экспортом нефти, – несмотря на отсутствие международного статуса или собственной армии. Того, кто приезжал в Татарстан в 1995 году, не могло не поразить, как много признаков собственно татарской государственности там на самом деле присутствовало. Напротив, чеченцы при Дудаеве боролись за полную независимость, но в процессе потеряли государственные структуры, которые могли быть основой этой независимости без войны.

Описанная картина государственного коллапса в Чечне никоим образом не противоречила ни разрастанию чеченских министерств и резкому увеличению числа бюрократов, ни расширению тайной полиции. Первое попросту было следствием приватизации государства (то же самое происходило и в России) и подкупа отдельных лиц и групп путем раздачи им номинальных государственных постов; второе же было необходимо для защиты Дудаева. Разрастание спецслужб, возможно, оказалось достаточно эффективным – если допускать, что российские спецслужбы пытались ликвидировать Дудаева, – но это определенно не увеличивало его популярность среди собственного народа.