Чечня: Трагедия Российской мощи. Первая чеченская война - стр. 47

Когда я вернулся в Грозный в середине февраля 1995 года, большая часть города уже была занята российской армией, хотя в южном пригороде Черноречье продолжались бои. Как я писал тогда в моей записной книжке, «разрушенный город под ледяным дождем напоминал разворошенный сырой муравейник с одичавшими, лишенными вожака муравьями, суетливо бегущими в разных направлениях, унося добычу». Повсюду были люди, которые везли или тащили узлы с пожитками – как беженцы, пытавшиеся выбраться из города, так и те, кто возвращался в отчаянной попытке найти своих родственников или защитить свои дома. На грязных, разорванных в клочья дорогах рычали российские бронетранспортеры, подобно гигантским серым мокрицам, покрытым детенышами – их пехотными экипажами. Когда они проезжали мимо, чеченцы опускали очи долу. Как сказал один из них, «во время боев в городе, когда люди на БТРах видели кого-то на улицах, они стреляли в них, как будто это была охота. Теперь они этого не делают, если не слишком пьяны, но если им не понравится твой внешний вид, они остановят и арестуют тебя, а может быть, просто изобьют и ограбят». Как я сам вместе со своими коллегами затем ощутил на собственной шкуре, привлекать внимание военных в самом деле было плохой мыслью.

Но всё же меня поразила одна вещь: за всю неделю пребывания в городе в то время я лишь однажды видел пеший патруль российских солдат на удалении от их пропускных пунктов и штабов. Остальные держались за свои бронемашины с такой же силой, как чиновник держится за свое кресло. По ночам они грудились за своими укреплениями, и даже сразу после российской победы в Грозном было сложно сказать, кто кого осаждает.

Действительно масштабные разрушения зданий были ограничены зоной площадью примерно пять квадратных миль в центре города, где были сосредоточены основные сражения января – февраля 1995 года (но после этого зона разрушений, конечно, увеличилась из-за боев марта и августа 1996 года). Одна широкая полоса руин протянулась с севера к центру вдоль и вокруг Первомайского шоссе[30], где армия пробивала себе путь с фланга; другая такая полоса проходила с запада к железнодорожному вокзалу; третья протянулась на юго-восток по проспекту Ленина, где войска продвигалась по направлению из города в феврале 1995 года. Вдоль этой улицы был разрушен каждый дом.

Весь центр вокруг президентского дворца также был сплошным полем зазубренных руин (сегодня это главным образом просто ровная площадка, поскольку большая часть руин была снесена российскими военными в 1995–1996 годах). На этой территории разрушение было полностью сопоставимо с картинами Сталинграда в 1943 году, Берлина в 1945-м и Хюэ в 1968-м. В других местах, в расползающихся пригородах, которые протянулись во все стороны от города, разрушение было более спорадическим. Но по всему центру города то тут, то там я обнаруживал во дворах многоэтажек – где-то одну, где-то две, а где-то и несколько – свежие могилы тех, кто был убит или, как в случае со стариками и больными, просто умер от холода, голода и истощения в подвалах, где прятались люди.

Почти повсеместно обнаруживались следы грабежа и вандализма, в некоторых случаях – со стороны чеченских боевиков либо вооруженных грабителей, выдававших себя за них, но в подавляющем большинстве – со стороны российских солдат. Мне показали буквально десятки домов и квартир, двери которых расстреливали из автоматов, после чего их обстановка либо исчезала, либо разрушалась в экстазе уничтожения, вместе со всем остальным, что можно было сломать. Дважды я видел квартиры, превращенные в отхожие места. Во время боев эти разрушения были исключительно беспричинными, но к моменту моего возвращения они происходили главным образом в рамках облав в поисках оружия.