Чечня: Трагедия Российской мощи. Первая чеченская война - стр. 49
Что касается самой российской армии, то свидетельства деморализации в российских призывных частях – как армейских, так и внутренних войск, – были всеобщими и подавляющими. Даже не пытаясь отрицать это, офицеры, с которыми я встречался, открыто обсуждали это, украшая свои реплики черным юмором. На одной базе в северной части Грозного некий пьяный майор внутренних войск в окружении еще более пьяных казаков-добровольцев (портрет неоказачества будет дан в шестой главе) положил руки на плечи двух своих сконфуженных солдат, бледных, щуплых созданий, выглядевших лет на шестнадцать, и произнес, икая: «Посмотри на этих парней. Они не просили приводить их сюда. Знаешь, сколько им платят в месяц? Двадцать тысяч рублей – это сколько, пять долларов? Ты будешь рисковать жизнью за пять долларов в месяц? Ты, вообще, что-то будешь делать за пять долларов в месяц?»
На российском посту за селом Самашки майор ОМОНа (военизированной полиции) показал на кучу банок с тушенкой, предназначенных для армии, и заявил: «Мы это не едим – это подходит только для собак», – в этот момент один из его солдат встал на четвереньки и начал гавкать. В самом деле, омоновцы – все профессиональные бойцы, не призывники, а по определению «элитное» подразделение – выглядели более ухоженно, чем большая часть российских солдат, но и они не делали секрета из ненависти к войне. Стоя перед шеренгой своих людей, этот майор сказал:
«Единственная правильная вещь, которую мы можем тут сделать, – это вернуться домой, а еще лучше, если так называемое Временное правительство тоже уберется отсюда. Нам надо было дать чеченцам уйти три года назад, чтобы они сами разбирались между собой. Если мы уйдем, 90 процентов людей тут сложит оружие и пойдет по домам, а если остальные захотят и дальше убивать друг друга – ну, значит, это их дело».
Но затем майор произнес слова, которые предвосхищали те массовые убийства, совершенные российскими войсками, когда они будут штурмовать Самашки два месяца спустя (причем в этих словах, конечно, слышится отзвук бесконечного числа подобных утверждений в истории партизанских войн):
«Мы постоянно ведем переговоры с местными жителями, чтобы они попытались заставить боевиков уйти. Мы не хотим бомбить это село. Но боевики не хотят уходить, они постоянно стреляют в нас, и мы не знаем, кто они. Сейчас вы видите пару мирных жителей, которые едут на машине или работают в поле, а в следующую минуту – бабах, и ты убит пулей в спину… Худший момент здесь был, когда “скорая помощь” привезла трех армейских солдат, которые попали в засаду и были убиты в Самашках. Одного из них буквально разорвало на части, как будто это сделали намеренно»>13.
Мирные чеченцы рассказывали мне, что внутренние войска, или по крайней мере их регулярные части, были более дисциплинированными и не столь бесконтрольно жестокими, как армейские призывники, – хотя отчасти причиной этого могло быть то обстоятельство, что они не участвовали в самых худших боях в январе и поэтому не понесли такие тяжелые потери. Вот слова Асланбека Эльмаханова, еще одного родственника Гантамирова и противника Дудаева:
«Слава богу, войска заменили. Хуже всего после того, как пришли русские, было, когда город был занят военными. Армейские подразделения, которые сражались, были особенно дикими – истеричные, запуганные, пьяные, они будут убивать вообще без причины. Эти солдаты внутренних войск старше и более ответственные».