Частная коллекция. Как создавался фотопроект - стр. 16
В 70-е, в расцвет магомаевской эры, Муслим дневал и ночевал у нас в буквальном смысле слова. Они с отцом много работали, папа писал для него песни, они часто репетировали у нас дома. Муслим тогда еще не был москвичом и когда приезжал в столицу на гастроли, то всегда останавливался в гостинице «Россия». У него был свой номер люкс на одном из самых верхних этажей, в башне. Однажды в этой башне случился страшный пожар, погибло много человек, но мы все благодарили Бога, что Муслим был в тот момент в Баку. Он возвращался к себе в номер в основном спать, а большую часть времени проводил или на репетициях, или у друзей. Очень часто заходил к нам на Калининский. Мама с бабушкой с порога усаживали его обедать, а потом он отправлялся к папе в кабинет, где они или работали, или играли в нарды, постоянно дымя, или он напевал новую песню в четверть, даже нет, в >1/>10 своего шикарного голоса. Нам казалось, что не так уж и громко, мы привыкли, но соседи все равно звонили в дверь, не ругаться, что вы, просто хоть взглянуть на живого Магомаева и попросить у него автограф. Даже консьержки приходили на дежурство со своими домочадцами, чтобы все, так сказать, прикоснулись к прекрасному. Или хотя бы посмотрели на него вблизи. Весь дом знал, что к нам ходит Магомаев. А наш дом на Калининском – это целых 24 этажа людей! И все эти люди, ну почти все, правдами и неправдами пытались у меня или у бабушки вызнать, когда именно должен появиться в подъезде сам. К маме с папой не приставали, понимали, что бессмысленно, все равно ничего не скажут. А на нас с бабушкой, видимо, была какая-то надежда.
– Катюнь, у вас сегодня вечером гости? – спрашивала Надюха с пятнадцатого. Это была бой-баба, настоящая глыба, просто сама-себе-царица, бывают такие! Но редко. Я ее побаивалась, признаюсь. Мне страшно было с ней зайти в лифт – она вдавливала меня в стенку могучим животом, я опускала глаза и всем своим тщедушным тельцем чувствовала, как мощно и в то же время жалобно бурчат ее кишки. А она просто не помещалась. На моем этаже она выпятивалась и басом разрешала: «Ну иди пока». Потом снова медленно загружалась в кабину. Она не была слишком толстой, она была по-настоящему могучей. Феномен! И было ей не так много лет тогда – 45–50, наверное. Она жила с родителями. Мужа ей так и не удалось найти под свои телеса. Папа ее был Сократом, мама Агнессой, оба были пожилые, но крупные, и фамилия у них была звонкая – Простатус! Фамилию в доме узнали не сразу, он все в Сократах ходил, этого было довольно, а потом его выдвинули на какую-то общественную должность и большими буквами написали на листке его имя целиком. Сократ покраснел и попытался объяснить консьержке, что их фамилия статусная, так просто такую фамилию предкам бы не дали, видимо, хотя корней своих они не знают, как и многие в Советском Союзе.
Но мою бабушку-то не проведешь. Услышала она эти смешные объяснения, пришла домой и, фыркая от веселья, стала маме рассказывать, что фамилия Сократа – это простата по-латыни и он даже на нее похож! Ты понимаешь, смеялась, он не «Про статус», а «prostatus»! В общем, вывела соседа на чистую воду. Но самое веселое – что когда бабушка рассказала об этой удивительной фамилии Муслиму, то он попросил хотя бы издали показать этого человека, Сократа Простатуса.