Частичка тебя. На память - стр. 41
Не получается. Глаза ведут себя так, будто напились без моего участия и решили сплясать жигу-дрыгу, просто потому что так захотелось.
— Давай-ка, золотко, приподнимем голову, — женский голос доходит до меня словно сквозь плотную толщу воды. Мне под шею подпихивают то ли валик, то ли жесткую, сложенную пополам подушку. Шевелиться по-прежнему сложновато. Ноги и руки – будто мраморные, тяжеленные…
Слабость отступает медленно. Куда медленнее, чем мне бы хотелось. Но постепенно я начинаю разбирать больше. Вижу светлую плитку на потолке, темноволосую девушку, что склонилась надо мной и похлопывает меня по щекам.
Я её знаю.
Это же принцесса Ника. Медсестра из клубного медпункта.
— Сколько пальцев показываю? – девушка замечает, что я моргаю, и убирает руки от моего лица. Чтобы ответить на её вопрос у меня уходит неожиданно много усилий. Сначала – чтоб пересчитать. Потом – чтобы справиться с ватным языком.
— Ч-четыре.
— Ага, — Юля выпрямляется, ловит мою ладонь, накрывает ею ватный тампон у ноздри, — давай, золотко, держи крепче. И дыши поглубже.
С каждым вдохом мир становится яснее. Жаль, что силы так быстро не возвращаются. Мой взгляд, хаотично цепляющийся за все подряд, спотыкается на настенных часах, и меня как будто кипятком шпарит.
Обеденный перерыв! Куда он делся вообще?!
— Ну-ну, не прыгать! – жесткие ладони медсестры придавливают меня обратно к кушетке. — Тебе, дорогая, резкие движения противопоказаны. Не хватало мне еще, чтоб из моего медпункта вышел бледный трупик.
— Много работы, — рвано выдыхаю я.
— Работа – не конь, в луга не убежит, — припечатывает Юля, — твоя первая забота – твой ребенок. Потом – ты. Работа здесь третья в очереди. Ферштейн? Или, может, тебе твой ребенок не нужен?
А она умеет грамотно подбирать слова. И я, уже почти собравшись с силами, чтобы осуществить еще одну попытку подняться, обмякаю, расслабляясь. Нехотя, но все-таки осознанно.
— Нужен. Даже очень.
— Вот и умница, — Юля кивает и отходит в сторону, — лежи. Напахаться всегда успеешь.
Да хорошо бы, чтобы мне все-таки осталось, где напахаться. Упасть в обморок при владельце клуба. Прямом работодателе. Господи, так сильно я еще не лажала…
— Артем Валерьевич, кстати, за тебя очень беспокоился. Еле выгнала его, — будто подслушивая мои мысли, замечает Юля.
Я улыбаюсь краем рта. Беспокоился, значит. Что ж, иногда и от сомнительных бонусов в виде непонятно какую шлею поймавшего жокея, решившего приударить за беременной мной, бывает польза.
Но больше так косячить нельзя. По крайней мере, на глазах у Тимирязева.
— Ты давно ела?
— Утром, — я облизываю свои сухие губы, чтобы их разлепить, — планировала пообедать, но не успела.
Я вообще-то должна её ненавидеть. Или, по крайней мере, хотя бы испытывать неприязнь. Она – девушка Ника, та самая, которую он якобы любит и на все готов пойти ради их отношений.
Вот только…
Наверное, это гормоны.
И вопреки тому, что ничего у меня к Ольшанскому не отболело, и каждый наш контакт – всегда чреват лишним напряжением для меня, к Юле я никакой неприязни не испытываю.
Наверное, просто потому, что отчасти мы с ней похожи. Обе – хотим ребенка. Обе – имели с этим проблемы. Обе привязаны к тому, у кого в сердце живет совершенно другая женщина.
Юля об этом хотя бы не знает. И честно говоря, я не ощущаю себя готовой открывать ей на это глаза. Да и с чего бы? Прав на это у меня никаких нет.