Частичка тебя. Мое счастье - стр. 25

— Халат наденьте. И бахилы, — устало требует женщина, нервно ежась, когда мы заходим внутрь подсобного помещения медработников. Это какой-то склад, и белых медицинских халатов здесь действительно лежит с избытком.

Один — вскрытый и отложенный, явно подготовлен для меня.

Перинатальный центр ранним утром — все равно больница. Здесь носятся медсестры, куда-то везут тяжелые тележки с кастрюлями, и даже есть пара ранних пациенток. Одна сидит у кабинета УЗИ, вторая попадается в коридоре лаборатории.

Мы, кстати, проходим мимо, и заходим аж в сестринскую. Пустую сестринскую.

— Садитесь, — моя сообщница запирает за мной дверь, кивает мне на стул у стола и ныряет в стоящую в углу тумбочку. К моему удивлению, достает она оттуда полный комплект инструментов для взятия крови из вены.

— Не в первый раз, или вы просто заранее подготовились?

Вопрос не удерживается у меня на языке и оказывается предельно рискованным. Женщина оборачивается ко мне, сурово сводит брови над переносицей. В её напряженном взгляде ясно читается желание послать меня к чертовой матери.

К моему счастью — до дела так и не доходит.

Врач стелет на стол одноразовую пеленку.

— Не в первый, — хмуро озвучивает она, — много вас, недопапаш ко мне ходит и пытается от ответственности как можно раньше увильнуть. Примерно десять штук на одну действительно ветреную девочку. Рукав закатываем.

— Я не собираюсь увиливать, — замечаю я, пока на моей руке повыше локтя затягивается жгут, — я наоборот хочу, чтобы результат проверки был положительным.

Во время нащупывания вены врач молчит. Только по шумному дыханию я могу догадаться, что все равно её раздражаю.

— Это же насколько нужно было обидеть девочку, чтобы она взяла и решила утаить отцовство? — презрительно цедит врач, когда кровь уже начинает течь в пробирку.

Да, это очень меткий вопрос. Пропускать который через себя мне совсем не хочется.

— Сильно, — невесело признаю я, — очень сильно.

— Да заметно, — тон не меняется, — после слабых обид с нервными срывами на сохранение не ложатся.

Объясняться и отнекиваться мне не хочется.

Переваливать вину на Тимирязева — тоже.

— Как она сейчас? — тихо спрашиваю.

— Спохватились? — от кислоты тона моей собеседницы можно заработать язву. — Как она может быть? Восстанавливается. Быстро не ждите.

— Ребенку нет угрозы?

— Риски есть всегда, — безжалостно отвечает врач, — у девочки с затяжной депрессией они выше, чем у обычной роженицы с нормальным парнем. Могу за неё сказать вам спасибо, хотите?

Депрессия. У Энджи.

Я знаю, что это не шуточный диагноз. По крайней мере я уже видел женщину с депрессией, отправлял эту дуру на Скорой, когда она нажралась таблеток, почти год пытался удержать наш с ней брак на плаву.

И вот пожалуйста. Еще одна женщина оказалась в этом положении. Снова, во многом — из-за меня.

— Можно что-то сделать?

— Да все вы уже сделали, — врач небрежно вытаскивает иглу из вены и начинает встряхивать колбочку с кровью, — ребенка заделали, девочку бросили, нервы ей вытрепали. Памятник ставить можно. Деньги наличкой принесли, я надеюсь?

— Да, — плотно набитый конверт покидает свое тайное убежище во внутреннем кармане моего пиджака, — когда ждать результаты?

— А вот когда выпишу свою пациентку, тогда и пришлю, — неожиданно отрезает тетка, — не хватало мне еще, чтоб вы сюда явились ей мозг выносить.