Размер шрифта
-
+

Часовой Большой Медведицы - стр. 34

– Не знаю я, что его настигло, – махнул рукой Докучаев и прикурил новую папиросу от старой. – А вот с дочкой евойной ты сегодня знакомство-то и свел. В подвале. Она это и была, мой юный друг. Пострадай Халендир – я бы только и сказал, что гному гномово, эльфу эльфово, а отморозку – склеп похолоднее. Мораль в другом, амига – даже благое дело, достигнутое за счет энергии зла, смысла не имеет, потому что зло, вложенное в это дело, выход найдет. Вот оно и нашло. Ты сам видел. Выпьем.

И они опрокинули третью… Или уже четвертую? Николай Петрович свирепо набросился на шашлыки, но Мишка не мог смотреть на еду. Он смотрел на реку, по волнам которой уже перекатывалось отражение лунного диска.

Радостно горланя боевую песню, в кафе заглянула шайка гоблинов, одетых в нарочито-яркий китайский ширпотреб, но, увидев, что за одним из столов сидят служители закона, тут же прекратили свои песнопения и почтительно удалились.

– Ты чего не ешь, хомбре? Точно не хочешь? Ну, давай, я твои шашлыки быстренько подмету…

Опрокинув очередную рюмку, Канашенков с трудом удерживался от того, чтоб не провалиться в сон. Кто-то подходил к их столику и здоровался с Докучаевым. Кто-то о чем-то спрашивал. Кто-то тряс его за плечо и предлагал вызвать такси. Но Мишка пришел в себя на темной улице, по которой они шагали вместе с экспертом, причем он нес чемоданчик Докучаева, а тот, в свою очередь, тащил планшет, плащ и фуражку собутыльника.

– Не отставай, амига! – Николай Петрович был бодрым и целеустремленным. – Щас улица Допризывников, потом Шестнадцатилетия Октября, а после моя Посадская.

– А почему Шестнадцатилетия Октября? – удивился Мишка, приходя потихоньку в сознание. – Это ведь тридцать третий год… Чего в нем такого знаменитого?

– Бяху, дебилы-коммунальщики! – весело отозвался Докучаев. – На генплане и на картах улица называется «Совершеннолетия Октября», ну а они решили место на вывесках сэкономить. Вот и написано на всех домах – «шестнадцатилетие».

– Совершеннолетие – это ведь восемнадцатилетие. А шестнадцатилетие – возраст деликтоспособности.

– Ну, я ж, хомбре, и говорю – дебилы! Это что, есть тут у нас неподалеку улица имени пламенной испанской революционерки Долорес Ибаррури. Так эти уроды умудрились ее фамилию написать с буквы «Е»! Скандал был…

Мишка устал и все чаще перекладывал чемодан эксперта из одной руки в другую. А Николай Петрович казался неутомимым. Юноша стал отставать и, быть может, именно поэтому не заметил того момента, когда в дворовой арке эксперт попал в руки гопников.

Увидев, как эксперта прижали к стенке и выворачивают ему карманы, Канашенков вспомнил, что он милиционер. Припомнив тренировки по рукопашному бою в школе милиции, где он всегда преуспевал, он поставил чемодан Петровича на асфальт, стряхнул пыль собственной нерешительности и, взнуздав жеребца боевой ярости, ринулся в бой.

Случись ему увидеть, как четверо избивают одного, он в любом случае попытался бы исправить несправедливость. Сейчас же осознание того, что неизвестное ему мурло бьет человека, спасшего Мишке жизнь да к тому же носящего одну с ним форму, удесятерило его силы. Бой был жарким и коротким, ибо Канашенков хорошо помнил максиму школьного наставника по рукопашному бою: «Бой не нужно вести. Его нужно прекращать».

Страница 34