Царство красоты - стр. 7
Валерия молча протягивает мне стакан с сердечком и входит в больничную комнату.
– Алекс… – тихо зовёт, – Алекс, твой кофе.
Он поднимается, принимает из её рук стакан и на время застывает, словно пытаясь окончательно проснуться. Затем совершает резкое движение, и вот уже его щека прижата к животу жены. Он обнимает её обеими руками, с силой вдавливая в себя. Она зарывает пальцы в его волосы и делает это с такой нежностью, что он стонет.
– А твой кофе… где? – внезапно спрашивает её.
– Выпила.
Он переводит взгляд на меня, и выражение его лица из страдающего трансформируется в железную маску.
– Выпила, говоришь…
Отец спокойно возвращает жене свой кофе, поднимается, снимает со спинки кровати пиджак. Я тоже поднимаюсь.
– Через час в офисе, в моём кабинете, – назначает.
Sia – Angel By The Wings (from the movie "The Eagle Huntress")
В его кабинете ни один из нас не включает свет – нет надобности: огни города освещают наполовину прозрачное помещение. Это одно из самых впечатляющих мест, какие я видел в своей жизни.
Отец открывает спрятанный в одной из чёрных панелей стены бар, достаёт бутылку и два низких бокала.
– Зачем? – спрашивает.
Я так давно уже жду этот вопрос, что… не хочу отвечать. Важным теперь стало совсем другое.
– Как ты узнал?
– Как? – только в этот момент он позволяет своему взгляду встретиться с моим. – Эштон, я никогда не считал тебя идиотом, и, кажется, не давал и тебе повода думать так обо мне.
– Как ты узнал? – повторяю свой вопрос, и, честно говоря, не понимаю сам, откуда во мне взялась вся эта смелость и даже агрессия.
– Хочешь знать, была ли это Софья?
– Нет. Хочу понять, как давно ты знаешь.
Он морщит лоб и смеётся. Невесело. Горько.
– Соня молчала, молчит и будет молчать. И это и есть ответ на твой вопрос.
Я смотрю в его глаза, пытаясь хотя бы в них найти ответы, потому что слова этого человека не способны внести ясность в мои вот уже три месяца спутанные мысли.
Он видит это и разъясняет мне, как пятилетнему ребёнку:
– Как думаешь, много ли наберётся в жизни моей дочери парней, которых она покрывала бы с таким… остервенелым упорством? Даже учитывая всю грязь и жестокость случившегося? Правильно, Эштон! Такой есть только один – ты! И, я думаю, совсем уж не стоит упоминать о службе безопасности, которая спустя сутки это подтвердила.
– Почему ты до сих пор молчал? – мне важно это знать.
Он замирает, проводит ладонью по подбородку и смотрит не на меня, не на город, а будто в глубины самого себя.
– Хотел понять до конца, что ты за человек. Признаешься сам или так и будешь прятаться за чувствами покалеченной физически и духовно девочки.
– Я не прятался…
– А что ты делал?
– Я не знаю… Я… думал! Думал, как выгрести из этого дерьма!
– То есть, о себе думал?
– Не о себе… точно не о себе. Я не насиловал её. Это был просто жёсткий секс…
– Лучше заткнись, Эштон! – внезапно рычит он. – Лучше заткнись, или я решу, что тебе нужны уроки того, как следует обходиться с женщинами в постели! – в его тоне появляется сарказм. – Или, может, тебе и впрямь это нужно? Может быть, ты хочешь, чтобы я популярно, как отец сыну, объяснил тебе, что следует делать с девушкой, согласившейся с тобой переспать?
– Нет, не нужно. Но я не насиловал её…
– Чёрт возьми, Эштон! – теряет он, наконец, самообладание. – У меня их были сотни… сотни! И ни одна из них не ушла из моей постели хотя бы с одним синяком!