Царство красоты - стр. 6
– Я подумала, ты повесил трубку. Ладно…
– Спасибо… что позвонила.
– Не за что.
Lana Del Rey – Heroin
Я сижу на полу, опустив голову в собственные раскрытые ладони, вжимаю пальцы в кожу, силясь пережить этот момент.
Одна, две, три, четыре… шестьдесят секунд.
Мои глаза смотрят на погасший экран телефона и… и ничего не видят.
Я не понимаю, что происходит вокруг. Почему мир в хаотичном беспорядке проносится мимо, а я будто застрял на детской карусели, и никто не может её остановить уже который час подряд? Меня тошнит, и зрение не в состоянии расчленять пёстрые картинки, пролетающие мимо…
Её ребёнок вчера умер.
Мой ребёнок.
Умер.
– Меня нет, меня нет, меня нет… – твержу сам себе, как попугай с черепно-мозговой травмой.
Часы в смартфоне показывают почти полночь – Валерия звонила больше пяти часов назад.
За то время, которое потребовалось машине, чтобы довезти моё тело до госпиталя, я прожил целую жизнь.
Никогда, ни разу в своей истории я не думал о детях. Даже когда Маюми вплетала в свои ласки тонкие намёки на материнство, я не воспринимал ни их, ни её саму всерьёз. И даже когда предъявила мне тест… я и тогда ничего не почувствовал. Потому что не было никакого ребёнка, и я знал об этом.
Но теперь, когда он есть… был, физически существовал, когда какие-то сутки назад он жил внутри неё… внутри Софьи, я понимаю, что вот такой боли не испытывал ещё никогда в жизни.
Тянущая, рвущая кишки, вынимающая сердце, выдирающая душу боль – страдание мужчины, потерявшего ребёнка. Своего первого ребёнка.
За тот час, что мой автомобиль добирался до госпиталя, я успел стать отцом, быть отцом, узнать смерть.
Я вижу маленькую руку на своей ладони, рассматриваю крохотные розовые пальцы… Чувствую тепло и едва ощутимую тяжесть в своих руках, словно держу в них младенца, и вот этот вес становится ощутимее – на моей груди засыпает мой сын; вот его маленькая, но уже крепкая ладонь вновь зажата в моей, и мы бежим, что есть мочи, несёмся по песку, прибитому дождём, по берегу моря, разбивая накатывающие волны своими ступнями…
Почему всё это так реально для меня? Потому что я вижу сны, и в них есть всегда дети. Мои дети.
Сегодня умер самый старший из них. Сегодня умер мой сын.
В госпитале пустынно. На мгновение мне кажется, будто я сплю и вижу странный сюрреалистичный сон: брожу в длинных запутанных коридорах давно заброшенного людьми здания в поисках выхода на свет божий.
Дверь в её палату открыта настежь. На широкой больничной кровати Софья. Её волосы спутаны, под глазами синяки. Всё её лицо будто отекло – она плакала, много. Отец обнимает её, повторяя своим телом её позу. Он тоже спит.
Я прижимаюсь спиной к стене рядом с дверью и стою так, пока боль в ногах не становится нестерпимой. Я терплю. Изо всех, из последних сил терплю, хоть понимаю, что это ничтожное самоистязание просто смешно.
Сползаю по стене на пол, вытягиваю ноги.
Что мне сделать?
Войти в это маленькое царство и потребовать у него… уйти? Отдать мне моё место?
Спустя время деликатный стук чьих-то туфель о больничный, залитый бледно-жёлтой резиной пол заставляет меня открыть глаза: это Валерия. Она обёрнута в один из своих элегантных костюмов, делающих её первой леди… английской королевой, дающей уроки математики ради развлечения. В руках у неё два высоких стакана Старбакс, на одном из которых чёрным маркером написано её имя, обрамлённое в сердечко – ей попался креативный бариста. Из безупречной причёски выбились пряди всегда ухоженных волос – сегодня она ещё не была дома, на острове Бёйнбридж. Они рассорились из-за меня, но оба здесь – рядом со своей дочерью.