Царство красоты - стр. 29

Max Richter – On Reflection . . .

Я наблюдаю за тем, как тонкая медицинская игла прокалывает кожу, разрывая ткани, как входит в вену, и получаю особенное извращённое удовольствие от этой незначительной боли, от присутствия инородного предмета, несущего моему телу потенциальное разложение и… смерть.

Смакую это слово, верчу его на языке, давно приучая собственное сознание не реагировать на него эмоциями, давлю естественное желание выжить, выгрести любой ценой.

Содержимое шприца медленно соединяется с током моей крови, разнося по телу сладкую истому расслабления, феерии, наслаждения собственным телом.

Я никогда не делаю этого в ванной или сидя в полусогнутой скрюченной позе на полу, как часто показывают в кино. Нет, я ввожу в свою кровь наркотик только лёжа на кровати и только ночью, чтобы обеспечить процессу получения кайфа нужный мне уровень полноценности.

Эйфория растекается по телу подобно волшебству, принося наслаждение и невыразимое чувство покоя. Она стирает все переживания, страхи, боли, но главное – единственная способна убить чувство вины и стыд. Не навсегда, на время, но тем не менее.

Мне хорошо, я плыву в спокойной реке, позволяя её водам ласково нести моё тело к тому берегу, за которым больше ничего нет. И эта перспектива не пугает, нет, она радует. «Собаке собачья смерть!», любила говаривать моя мать. Возможно, она была права, вопрос лишь в том, насколько справедливым можно считать моё самоопределение в качестве собачьих.

За прошедший год в моей жизни изменилось больше чем за все предыдущие. Год назад отец отправил меня в изгнание – в увядающий австралийский филиал одного из направлений своей компании. Я трудился в центральном офисе, расположенном в Мельбурне, около пяти месяцев, работая за десятерых – хотел доказать себе и людям, что чего-то стою. Порученное отцом дело оказалось безнадёжно мёртвым: конкуренты жёстко задвинули наши позиции на нашем же рынке, используя наши технологии и наши же идеи. Борьба за правду и место под солнцем плавно перетекла в плоскость экономического суда, который я благополучно проиграл.

Но не это добило меня окончательно, а то, что отец не проявил никакого интереса к происходящему: я попросил у него помощи, и он прислал юристов, сам даже не посчитал нужным созвониться со мной. А его присутствие в суде могло серьёзно определить наши шансы на успех. Ему происходящее оказалось не интересно: в это самое время он отдыхал со своей семьёй на своей вилле в Испании.

Незадолго до этого я занялся проблемами Брисбенского филиала – единственного, имеющего ощутимые позиции на рынке и два государственных тендера, обеспечивающих прибыльность всего австралийского подразделения. В Брисбене на закрытой вечеринке в клубе мне «посчастливилось» познакомиться с Янг – рыжеватой австралийкой, гордо носящей китайское имя. Янг оказалась презабавнейшей девицей, обожающей сёрфинг и героин.

Мы плотно сдружились организмами, и в один прекрасный день, а точнее в тот самый, когда судья отказал в нашем иске по причине отцовского отсутствия, на меня снизошло озарение: я хочу стать художником и жить в Брисбене до конца своих дней.

Отец никак не прокомментировал мою отставку с доверенного поста, а я ждал, что он позвонит хотя бы по этой причине. Но нет, секретарь принесла факс моего дважды пересланного заявления с его размашистой подписью.