Царство красоты - стр. 2

Я не понимаю, как, в какой момент… стал тем, кем стал. Я не должен был, не имел права.

Мне нужно в дом на берегу острова Бёйнбридж.

Не успеваю даже выехать из даунтауна, как разбитый экран телефона показывает вызов от отца.

Я, конечно, поднимаю:

– Эштон, привет.

– Привет.

– У меня к тебе просьба: нужно приехать на встречу вместо меня, через час в центральном офисе.

Я боюсь задавать свой вопрос, но отец и не ждёт его.

– Кое-что произошло, Эштон.

– Что?

– Соню… изнасиловали.

Последнее слово он словно выдохнул с частью самого себя.

В телефонной трубке виснет пауза. Мне сдавило грудь, отцу, очевидно, тоже, но его выдержку можно выставлять в качестве музейного экспоната. Сглотнув, он продолжает:

– Пришла домой вся в синяках. Молчит, как партизанка – не признаётся ни кто это сделал, ни где всё случилось. Глупый ребёнок, я же всё равно выясню. Выясню и убью их. Или его.

Кожу на моих руках и шее вспучивает мурашками. Я открываю было рот, чтобы сделать признание, но отец отключается прежде, чем успеваю произнести хоть слово.

Около восьми вечера мне, наконец, удаётся добраться до острова и того самого дома. Мне страшно, стыдно, но всё это чепуха в сравнении с тем… что сейчас, должно быть, с ней.

Я изнасиловал Софью. Не кто-нибудь, не отморозки из клуба, а я – её семья. Тот, кто должен был защищать её.

За весь этот день мне так и не удалось до конца понять произошедшее, обозначить в собственной голове веские причины.

В холле меня встречает Валерия – жена отца, мать Софьи. Она ненакрашена, у неё красные глаза, а на лице лица нет.

– Соня? – спрашивает рассеянно. Потом, словно опомнившись, сообщает сквозь слёзы: – Отец увёз её в больницу. Ей… перевязка нужна. А на днях мы уедем… раны… зализывать. У нас беда случилась, Эштон. Но Алекс, наверное, уже рассказал тебе?

– Нет, – вру.

И думаю: «Какая ещё на хрен перевязка?»

– Соню… то ли изнасиловали, то ли нет. Она говорит, что сама добровольно ввязалась в какой-то жёсткий секс. Но… слабо в это верится: руки в синяках, запястья – сплошная синева, на шее синяки, на груди, на бёдрах, в общем, кошмар. Но это не самое… худшее… Она, словно мёртвая, Эштон! Будто умерла внутри… Это же пройдёт потом? Да? Позже пройдёт? Спустя время всё пройдёт… У неё ж это в первый раз было. И чтобы так и добровольно… Отец ей не верит. Я тоже.

Лера поднимает на меня глаза, но я не могу вынести ни её взгляда, ни её слов. Закрываю лицо руками, чтобы спрятать перекошенное выражение своей паршивой физиономии.

– Не надо, не переживай… Папа… Алекс поможет ей. Он знает, как. Он всё сделает. Всё будет хорошо.

На слове «хорошо» её голос срывается. и она начинает рыдать, причём с такой силой, что всё волосы на моём теле встают дыбом.

– Господи, Эштон! Если б ты знал, как же больно! Как больно, когда с твоим ребёнком происходит такое, а ты ничего не можешь сделать! Не можешь вернуть вчерашний день и защитить её! Веришь, вот всё бы отдала, что б только не случалось с ней этого! – всхлипывает. – На неё невыносимо смотреть… Тело есть, пусть и в синяках и ссадинах, а Сони нет! Нет больше моей жизнерадостной, дерзкой, всегда открытой Соняши…

Наверное, это самое большое наказание для преступника – услышать стенания матери. Увидеть боль.

Лучше б меня совсем не было на этом свете.

Какого чёрта я сотворил?