Царство красоты - стр. 1

…И пусть на куртке осядет пыль, и пусть ботинки сотрутся в хлам, пока ты веришь в меня – я жив, и пусть тебе говорят, что я – всего лишь сказка, безумный миф, мозг пожирающий страшный яд, пускай меня отрицает свет, пусть от меня отказался бог, пусть я безмолвен, и глух, и слеп, и с губ слетает последний вздох, пускай меня замели пески, пусть под ногами дрожит земля, не отнимай от меня руки, не отрекайся, держи меня.

И до тех пор, пока ты со мной, пока ты веришь в меня еще, и на губах твоих моря соль, кусает ветер поверхность щек, а сердце гулко стучит в груди, и твой румянец затмил зарю, иди за мной, лишь за мной иди.

Ищи.

Я тоже тебя ищу.

Джио Россо

30 seconds to mars – The Story

Утро началось над унитазом.

Основательно проблевавшись, я сползаю на холодный кафель. Пытаюсь вспомнить, где так налакался и по какому поводу.

Память услужливо предлагает пьяные глаза Итона, пластиковые пакеты с порошком. Всплывает фраза: «Лёгкий наркотик, попробуй, тебе понравится. Трахаться – вообще, улёт под этой дурью, парень!».

Голова раскалывается. Боль слишком сильна, чтобы быть способным быстро восстановить хронологию и суть событий.

Внезапно кадры: синие глаза Софьи… испуганные, ненавидящие, полные слёз. Это воспоминание цепляет за собой другие: её кожа, грудь…

Стоп… Что это?

Она подо мной, и я…

Что за хрень? Я что, во сне Софью… С какой стати?

Я приехал в клуб, разобрался с бумагами, интервью с менеджером, чертежи склада. Итон, Стив и три девки с ними, мы сидели за столом, пили. Когда я принял наркотик?

Когда увидел Софью.

Чёрт, это реально было. Софья вчера была в клубе. С ней её подружка и ещё пару каких-то отморозков. Один лапал её, но без драмы.

Так, дальше. Что было дальше?

Дальше её глаза. Она ела меня глазами. Ну, как обычно. А что я? Я… левой рукой ублажал одну из девок.

Господи… Мои ладони автоматически вжимаются в глазницы.

Стоп, ничего не понимаю. Если у меня была девица, то какого чёрта я вижу под собой Софью?

Тру виски́, не спешу напрягать атрофированную память – страшно.

С трудом вползаю под душ. Сперва горячий.

Снова Софья. Я сзади, она стонет… или плачет? «Мне больно, Эштон! Мне так больно!»

Твою ж мать!

Меняю положение смесителя на «максимально холодный». Стою.

Говорю себе: это сон, это просто дурной сон, ничего этого не было. Я ничего подобного не делал. Не мог. У меня извращённые мозги, мне приснился кошмар. Не было ничего.

Стою под ледяными струями до тех пор, пока меня не начинает трясти от холода. Или это отходняк?

В памяти всплывает второй пакет, и я в ванной принимаю порошок. Голый.

Снова вспышка в памяти: заламываю Софье руки, резко раздвигаю её бёдра. Она беззвучно плачет, закусив нижнюю губу.

Да что же это такое?

Меня так бьёт дрожь, что я с трудом добираюсь до постели. На ней обнаруживаю совершенно голый матрас – простыни нет. На матрасе два небольших пятна. Я наклоняюсь максимально низко, присматриваюсь, трогаю пальцем и не могу понять, что это.

Бёдра Софьи… в крови.

Рвотный позыв и ноги едва успевают донести моё тело до унитаза, чтобы я мог выблевать остатки вчерашнего дня.

Меня рвёт без остановки, выворачивает кишки наружу, а в голове отрывки, куски, картинки складываются в длинную ленту, которую словно киноплёнку я буду прокручивать в голове всю оставшуюся жизнь: этой ночью у меня был секс с отцовской любимицей. Необычный секс: я грубо трахал её. Так грубо, как ни одну женщину в своей жизни. И самое страшное, кажется, я лишил её девственности. Зверски.

Снова кафель, снова душ.

Осознаю себя сидящим на полу душевой: по лицу, голове, всему телу струятся ледяные ручьи. Мои руки то сжимают виски́, то закрывают лицо. Никак не могу до конца осознать то, что сделал. Мой мозг не вмещает этого.

Мои глаза выучили наизусть узор этой кафельной плитки. Мне кажется, я смогу воспроизвести каждый бежевый квадратик и шесть его хаотично рассыпанных оттенков с точностью сканера.

Поднимаюсь: ноги затекли, руки онемели от холода. Не с первой попытки, но всё же умудряюсь выключить душ.

Меня так тошнит от вида этой комнаты, что принимаю решение уничтожить всё в ней и переделать её в какую-нибудь подсобку.

Мне не хватает мужества ещё хотя бы раз взглянуть на кровать: на ней те пятна.

«Софья – половина моего сердца!» Сколько же сотен или даже тысяч раз отец повторял эту ненавистную фразу?

Мои пальцы никак не попадают в нужное поле на экране телефона – я вот уже вечность пытаюсь набрать её номер. Не знаю, зачем. Хочу услышать голос? Живой голос. Её голос.

Трубка выскальзывает из моих деревянных от холода пальцев, на экране расцветает сеть изящных трещин, но свет за ним продолжает жить.

Я набираю номер – уже в семнадцатый раз, и получаю семнадцатое приветствие автоответчика.

Одно сообщение в никуда: «Прости!», и надежда, что она всё-таки получит его. Когда-нибудь.

Почти два часа спустя после таблеток Адвила, мне удаётся окончательно прийти в себя. И чем яснее мой разум, тем мне хуже.