Царь-инок - стр. 28

Сил отбиваться больше не было, и порядок рухнул, когда струги оказались близко. Казаки бросились к лодкам, и Ясырь с Черкасом схватили Архипа едва ли не под руки, и он даже не понял, как стремительно они начали отплывать, только с берега все летели им вслед стрелы, но из-за бури они не могли нанести должного урона…

Буря закончилась только к утру, когда казаки уже успели отплыть на значительное расстояние от места ночного лагеря. И тогда осозналось самое страшное – Ермака среди них не было. Ошарашенные казаки глядели на жалкую горстку воинов – все, что осталось от целого войска. И самое страшное, в гибели Ермака никто уже не сомневался, кто-то из казаков даже начал говорить, что своими глазами видел, как пал атаман. Архип сокрушенно покачал головой, сам еще не веря в то, что произошло. Из всего имущества у него осталась лишь его сабля: пушнина, с помощью которой хотел он поправить положение семьи своей дочери, осталась там, в брошенном струге. Все зря! Все зря. И смерть атамана Ермака казалась чем-то страшным и невообразимым. Никто не знал, что делать дальше. Кто-то неудержимо рыдал, оплакивая павшего атамана.

Ослабевшие от переходов, ран, сражений, казаки взглянули на Мещеряка в ожидании, единогласно признав его своим новым атаманом, и Мещеряк, оглядев тянущуюся вдаль реку, покрытые соснами каменистые холмы, обернулся туда, где ночью произошло роковое сражение с Кучумом, стиснул зубы и сказал решительно:

– Еще вернемся сюда, ребята, поквитаемся за атамана, за всех наших казаков, что пали на этой земле. А ныне – плывем в Москву…

В августе князь Андрей Иванович Шуйский по поручению думы спешно отправился на юг – в рязанских землях появились разъезды крымских татар. Надлежало возглавить стоявший на южных рубежах полк, выставить заслон и не дать орде пройти вглубь страны.

Август был знойным, степи, выжженные солнцем, стояли в мареве. Князь ехал в седле, пропитанный потом, серый от дорожной пыли. Алое корзно его спадало с плеч на круп княжеского коня, поводья свободно лежали в руках. Обернулся, оглядев тянущуюся за ним вереницу всадников – его боевых холопов, и улыбнулся, довольный тем, что ему поручено ратное дело – наконец он покинул осточертевшую ему Москву. Сейчас он не хотел и думать о той придворной борьбе, кою затеял родич, Иван Петрович Шуйский, и старший брат Андрея – Василий, о борьбе, в коей Андрею Ивановичу придется участвовать, пусть даже невольно, ибо честь рода превыше всего. Здесь, в степи, накануне возможного столкновения с татарами, он был счастлив и чуял, как стало легче дышать.

Рядом, бок о бок, ехал верный Алексашка. Андрей Иванович искоса поглядывал на своего слугу. Возмужал! Шире стал от постоянных упражнений с саблей и луком, раздался в плечах и груди – воин! Оброс бородой, как женился, – видать, молодой супруге так больше по нраву…

Ох и вспоминали до сих пор ту свадьбу, что устроил князь любимому Алексашке! А невеста какая красавица – еще девчонка совсем, юная, словно нераскрывшийся цветок… И не абы из какой семьи! Дочь одного из главных торговых людей на Москве – Афанасия Сытина. Тот, водивший давнюю дружбу с князем Шуйским, сидел ни жив ни мертв, когда Андрей Иванович со сватами и красным от смущения Алексашкой завалился к нему в дом, крича во всю глотку: «У вас товар, у нас купец! Платы не пожалеем!» Сытин, дородный, пунцовый от недовольства, все пыхтел, хватался пальцами за бороду. Младшую дочь, Татьяну, все же вывели показать сватам, и те разом обомлели от ее красоты. А князь Шуйский, не удержавшись, сам, на правах главного свата, жарко поцеловал будущую невесту в сжатые губы, отчего Сытин побагровел еще сильнее. Позже, когда сваты ушли, не получив окончательного ответа, купец сам поехал к князю, оскорбленный тем, что князь в женихи своего холопа предлагает. Андрей Иванович играючи тут же пожаловал Алексашке деревню под Москвой из своих владений, мол, какой же он нынче холоп? Дворянин! Когда Сытин чуть поостыл, князь припомнил ему, как однажды в трудные годы помог купцу деньгами и не дал тому разориться, и Сытин, повздыхав, все же дал согласие на брак.