Бытие техники и сингулярность - стр. 48

Если применять критерий искусственности как единственный критерий техники, то крайне сложно отделить разумную, рациональную деятельность человека от его же хаотической деятельности. Конечно, в историческом масштабе практика требует непременного осмысления. Без осмысления практика невозможна. А любой ремесленник стремится лучше понять вещи, с которыми работает, потому что даже крупица истины поможет сберечь ему собственный труд. Индустрия, использующая хотя бы минимальную научную базу, сравнительно быстро вытесняет чистое ремесленничество. Конструирование сложных технических изделий (например, парохода) уже невозможно без достижения определенного уровня понимания процессов, которые используются при их постройке и эксплуатации.

Лишь в историческом масштабе критерии можно применять по отдельности. В любой настоящий момент времени мы можем с легкостью обнаружить как отрефлексированные, но целиком естественные системы, так и искусственные, но совершенно не отрефлексированные человеком объекты. К первым можно отнести нетронутую часть биосферы, а также процессы, лишь недавно открытые фундаментальной наукой и не нашедшие технического применения. Ко вторым – любую свалку лишенную учета и контроля, или же заброшенные городские коммуникации^>12.

Поэтому можно утверждать, что «техническое» есть пересечение двух качеств любой системы – ее искусственности и отрефлексированности.

К этому определению, впрочем, есть два существенных контр-довода:

– во-первых, существует наука бионика, которая целиком построена на заимствовании у живой природы технических решений и – шире – существует взгляд на живые существа как на природные машины;

– во-вторых, человек саморефлексирует, понимает сам себя, но при этом не становится техникой, человек воспитывает себя, но не является искусственным.

Однако к этим контрдоводам существуют и свои контраргументы.

Разве только в живой природе есть «машины», принципы действия которых заимствует человек? В неорганическом мире множество явлений, которые копируются в технике. Например, процесс роста кристаллов в глубинах земной коры. Кимберлитовую трубку можно рассматривать как машину по производству алмазов, а так называемый занорыш – как кювету для роста кристаллов аметиста. Еще в XIX веке были созданы первые искусственные рубины, а сейчас производство самых различных кристаллов налажено в промышленных масштабах. Аналогично и любую звезду, любую планету и даже отдельный атом можно представить как сложнейшие «машины», отдельные аспекты действия которых человек заимствует для техники. Но тогда понятие «машина» можно использовать по отношению к любому явлению и процессу, а Ж. Делез и Ф. Гваттари назвали машиной просто «систему срезов», рассматривая буквально каждый человеческий орган как машину [62, с. 18]. Понятие превратили в штамп для описания любой воспроизводящей себя структуры – начиная от набора образов и завершая органикой. Порой философы выдумывают довольно сложные классификации: «…два вида машин: машины «аллопойетические» (allopoietiques) и «автопойетические» (autopoietiques). Первые производят что-либо отличное от самих себя, а вторые непрестанно продуцируют собственные организацию и границы. Эти последние постоянно осуществляют замену собственных компонентов, компенсируя внешние «повреждения». Таковы, например, биологические машины. Живые «автопойетические машины», впрочем, существуют в рамках генетического вида, поэтому авто-пойезис следует осмыслять, имея в виду множества развивающихся единиц, между которыми возникают связи, имеющие отношение к аллопойезису. Технические машины, напротив, являются аллопойетическими, однако в машинном плане, который они составляют вместе с человеком, они оказываются автопойетическими. Таким образом, на автопойезис, рассматриваемый в плане онто- и филогенеза, накладывается механосфера, и наоборот» [72, с. 47–48].