Бравый солдат Йозеф - стр. 3
Один из солдат тогда мимолетом рассказал, что к нему как-то приезжала мать. У нее был отпуск по работе, и она почти месяц жила рядом с сыном – готовила, стирала, помогала всем, кто тогда служил на этой точке.
Второй служивый с явной гордостью поделился, что может свободно звонить из армии родственникам – без заказов, без междугородних задержек, и главное – бесплатно. У него даже завелись знакомые где-то «чуть ли не с Северного полюса», с которыми он время от времени общался по телеграфу.
Лежа на верхней полке плацкартного вагона, увозящего его прочь от заветной мечты, Иосиф пальцем выбивал азбуку Морзе: «·–· ·-· ·· ·– · -» (ди́т даа́а даа́а ди́т; ди́т даа́а ди́т; ди́т ди́т; ди́т даа́а даа́а; ди́т; даа́а). Что означало простое: «привет».
Внизу, в купе, дедушка в очках в который раз жаловался «добрым» попутчикам – так он успел окрестить лысых новобранцев – на бессовестную кассиршу на вокзале, которая продала ему, инвалиду, билет на верхнюю полку. Никто из пассажиров, по его словам, не захотел уступить ему нижнюю. И только в их вагоне, с подчеркнутым удовлетворением говорил он, старца наконец-то уважили.
Интонация ворчливого, но харизматичного дедушки невольно напомнила уроженцу далекого казахстанского поселка Аккемир голос его приемной бабушки Амалии.
– А вот еще одна история, – словно шелест завядших листьев на ветру раздавалось снизу, – На оборотной станции Скуратово, что в Тульской области, как обычно, пришел на отстой пассажирский поезд № 94 – «Баку – Москва». Машинист и его помощник сели играть в карты – по тем временам это считалось вполне обычной практикой. На следующий день, приняв пассажирский поезд № 94 «Баку – Москва», измотанная бригада уснула прямо в пути. На подъеме к станции Серпухов состав начал постепенно терять скорость и в итоге полностью остановился. Простояв около тридцати секунд, поезд начал медленно скатываться назад. В это время всего в четырех минутах позади по тому же маршруту следовал другой пассажирский поезд – «Нальчик – Москва»…
Дрема накрыла Иосифа медленно и мягко. Теплая и безмятежная – словно шерстяной плед. Как в детстве, когда бабушкины сказки убаюкивали его перед сном…
Прошлое
Когда его по-домашнему и ласково еще звали Ёся, никто не знал, кем он станет. Он запомнился поселку щуплым мальчишкой в потертой фуфайке не по росту. В кирзовых сапожках на босу ногу. С вечными ссадинами на коленях, выглядывавших из прорех на старых штанишках. И со смущенной улыбкой, будто извинялся перед миром за то, что вообще родился. Сирота. Круглый сирота.
Село с красивым названием Аккемир, раскинувшееся на бескрайних просторах Западного Казахстана, как почка, приросло к стальной ветке – железной дороге Оренбург–Ташкент. Название звучало светло, почти поэтично. Аккемир в переводе с тюркского означает «белый пояс» – из-за часто встречающихся здесь светлых известковых наплывов, будто выбеленных солнцем склонов и балок.
А вот судьбы, что складывались в этом краю, под здешним бирюзовым небом, были далеки от чистоты и легкости. Местные сироты уже никого не удивляли. Их было слишком много, чтобы помнить историю каждого. Вместе с Цимерманом в одном классе учились дети из таких же обездоленных семей – Кудайбергеновы и Кашкаровы.
Но у Ёси боль сиротства была двойной. Ее усиливало то, что он происходил из семьи русских немцев. В годы сталинских репрессий их вырывали с родных мест по всему Советскому Союзу – в основном из Поволжья – и ссылали в казахские степи. На всех без разбора навешивали один и тот же ярлык: «фашист».