Брат мужа. Порочные игры - стр. 8

— Но ты-то откуда про пояс верности узнал? — я оглядываюсь на него. — Я вот не в курсе подобных заморочек. Я о тебе чего-то не знаю?

Сколько укора и злости в глазах Олега. Огромный мужик с бычьей шеей, а губы поджал, как маленький обиженный ребенок. Видимо, я очень оскорбил его ранимую и впечатлительную душу, которая только и ждет, как братца бы моего закопать в лесу.

— Я взял телефон, — Олег распахивает дверцу и опирается рукой о крышу машины, — открыл браузер…

— Так.

— И написал: "непонятная железка на член с замком" и добавил "что это за хрень такая", — глухо урчит Олег и зло чешет бровь, — и не делай так, короче. Я такого насмотрелся… И вот вопрос, — он переводит на меня тяжелый взгляд, будто я сам балуюсь поясами верности и другим сомнительными штуками, — зачем они это делают?

— Может, тебе о травме своей со специалистом поговорить? — Олег меня забавляет мальчишеским изумлением.

— Я хочу услышать твои предположения.

— Нет у меня предположений. Возьми телефон, открой браузер и задай свой вопрос интернету.

— Боюсь.

— Почему?

— Как начитаюсь, а потом сам… — ежится и в который раз кривится. Фыркает, мотнув головой, и прячется в машине.

— Подожди, — ныряю в салон, — у тебя уже были какие-то фривольные мыслишки на эту тему?

— Я же говорю, я впечатлительный, — с бурчанием заводит машину. — Ты, как я погляжу, тоже.

— Ты меня в это не втягивай, Олежа, — я смеюсь и расстегиваю пальто. — Я приличный человек.

— Ну, знаешь, стояк на жену брата тот еще изврат, даже если брат— кусок говна.

— Язык прикуси, — меня мгновенно переклинивает на холодный гнев, и я с шумом выдыхаю через ноздри. — Олежа, я тебя уважаю, но ты будь в речах своих поосторожнее. Если ты ранимый у нас, то я вспыльчивый и нервный.

— Пардоньте, — закатывает глаза и заводит машину, — Куда?

— Домой, — ослабляю галстук, — спустя столько лет.

7. Глава 6. Мать и сын

Сижу в гостиной перед журнальным столиком и листаю альбом с фотографиями. Напротив сидит Анна Игоревна, моя свекровь, и вещает, каким милым и сладким мальчиком был Павлуша в детстве, а о брате его ни слова. Детских фотографий Паши катастрофически мало, а парочка так вообще обрезана. Я спрашиваю, почему снимки ополовинены, а в ответ получаю “истрепались”. Такая наглая ложь меня обескураживает.

Я смотрю в бледное лицо свекрови и закрываю фотоальбом с тихим, но зловещим хлопком. Что у вас тут за семейные тайны? И мне не нравится, что мне лгут, глядя в глаза со милой улыбочкой. Я ведь часть семьи и я достойна правды. Стук в дверь, и я вздрагиваю. Анна Игоревна тоже, но в глазах читаю облегчение, что можно оборвать неудобный и неловкий разговор.

— Соседка, наверное, — суетливо встает. — Она обещала саженец для розового куста мне для сада принести.

Провожаю ее взглядом. Скрежет замка, поскрипывание двери и короткий, но истеричный вскрик. Я подскакиваю на ноги, уронив альбом на пол.

— Здравствуй, мама, — слышу тихий и равнодушный голос Влада.

— Нет, Господи… Нет… Ты же…

— Мертв? — зловещий смех пробирает до самых костей. — Тихо, что же ты, мама. Иди сюда.

Я отступаю к окну. Влад заволакивает в гостиную Анну Игоревна, которую не держат ноги. Лицо белое, рот приоткрыт и дышит она часто и прерывисто.

— Вижу радость в твоих глазах, — он усаживает ее в кресло и скалится в лицо, — скучала, мама?