Божественная комедия, или Путешествие Данте флорентийца сквозь землю, в гору и на небеса - стр. 45

– Мне противнее видеть тебя здесь, в этой гнусной ямине, чем бывало при жизни. Но уж коли тебе интересно, знай: меня запихали сюда потому, что я спёр из соборной ризницы драгоценные побрякушки, да и свалил на другого, которого засудили.

Он поглядел на меня с ненавистью и добавил:

– Чтоб ты не слишком радовался, видя меня здесь, послушай, я предреку тебе кое-что. Может, пригодится, если выползешь на волю из этих мест.

– Это я нарочно тебе предсказал, чтобы уязвить побольнее.

Произнеся эти невразумительные слова, нечестивец воздел обе руки кверху, сложил два кукиша и заорал дурным голосом:

– На Тебе, Боже, что нам негоже! Понюхай!

Признаюсь, в этот миг я полюбил змей, ибо одна из них обвилась вокруг шеи мерзавца и сдавила гортань, заставив замолчать богохульную глотку, другая же скрутила ему руки так, что он не мог более пошевелить своими погаными пальцами.

Ох, Пистоя ты, Пистоя! Лучше бы тебе сгореть и не возродиться – так много ты произвела на свет негодяев! Вот и этот твой Ванни: во всех мрачных пропастях Преисподней не видал я другого такого гнусного и богопротивного типа!

Оплетённый и терзаемый змеями, ворюга бросился бежать и пропал из виду. Вместо него из сумрака выскочила иная причудливая тень. Это был кентавр; он скакал, как бешеный жеребец, и вопил: «Где он? Где он? Дайте его мне, гадину!» Даже на змеиных болотах Мареммы не набрать такого множества ползучих тварей, какое ползало и извивалось по его телу от крупа до человеческого торса. А плечи его наподобие воротника покрывал крылатый дракон и огненным жаром дышал в затылок.

– Это Какос, – объяснил учитель. – Когда-то он обитал в пещере под Авентинским холмом и время от времени похищал и пожирал местных жителей. От своих собратьев-кентавров он отделён и помещён сюда, потому что был вор. Например, он угнал целое стадо коров, пасшееся неподалёку. Но тут ему не повезло: коров этих сам Геракл гнал с острова Гериона в Тиринф к Эврисфею. Геракл нашёл коров, а похитителя пристукнул своей знаменитой палицей. Говорят, он нанёс этому типу сотню ударов. Хотя, думаю, хватило бы и десяти.

Пока я слушал этот рассказ, кентавр умчался. Тут наш разговор был прерван истошным воплем: «Чианфа! Куда делся Чианфа? Он превратился в змея!» И ещё три бледные тени явились нашим взорам.

Ежели ты, друг мой, не поверишь дальнейшим моим словам, я не буду в претензии. Я и сам-то с трудом верю тому, что видел собственными глазами.

А случилось вот что.

Пока я разглядывал этих троих, откуда ни возьмись появился змей, или как его назвать: гад о шести лапах, чёрный как смоль, прыгнул на одного из троицы и острыми зубами впился ему в лицо. При этом передними лапами ухватил за руки, средними оплёл бока, задние протянул по бёдрам, а хвост просунул между ног и закинул на спину. Никакой плющ не опутывает так дерево, как это чудище оплело человека. В тот же миг тела их стали менять цвет и таять, словно воск на жарком солнце. Контуры слились, теряя прежние очертания. Так по бумаге, если держать её над свечой, бежит, разрастаясь, горелое пятно – ещё не чёрное, но уже не белое.