Больше не твои. После развода - стр. 33
Утром Рамис уходил на работу, а я, пребывая в своей агонии ревности и боли после прерванной беременности, разбивала посуду об входную дверь, через которую он только что выходил.
Я перебила много посуды, чтобы он хотя бы так услышал, как мне больно. Каждый раз я думала, что он услышит, вернется, попросит прощения или хотя бы поговорит со мной. Однажды он действительно вернулся, но я не стала его даже слушать. Сделала вид, что мне все равно, хотя внутри меня сжирала сама тьма.
После таких выступлений Рамис возвращался домой с рафом. Лавандовым. Он привозил мне поллитра кофе, и я выпивала его весь, сидя у камина с мешками от слез под глазами. Тогда прошел месяц после вмешательства, я перебирала имена для нашего сына и тихонько сходила с ума.
А с утра все повторялось вновь. Разбитая посуда, нелицеприятные слова в адрес Рамиса, а вечером — кофе. Лавандовый. Так мы прожили еще год. Вскоре я обрадовалась второй беременности, а Рамис, как оказалось, уже несколько месяцев готовил бумаги для развода.
— Почему ты просто не сказал мне правду? — спрашиваю его одними губами, когда Селин отворачивается. — О мальчике. О нашем мальчике.
Рамис качает головой, а затем хватает меня за руку, задирает рукав и указывает на мое запястье.
Там был белесый шрам в виде тонкой полоски.
Все случилось в ванной. Рамис, вернувшийся с работы пораньше, едва успел вытащить меня из воды и довезти до реанимации.
— Я бы мог сказать. Но в следующий раз я бы точно не успел.
Выдернув свою ладонь из захвата Рамиса, я прячу ее под столом и опускаю глаза. Я смотрю на лавандовый раф затравленным взглядом и впервые радуюсь, что Рамису удается найти с дочерью общий язык, потому что я сама говорить была не в состоянии.
Допив свой раф, я постепенно возвращаюсь из прошлого в реальность, где Селин задорно хохочет и задает Рамису тысячу вопросов, а он на них отвечает. Конечно, с моей помощью их сближение прошло бы гораздо быстрее, но в глубине души я очень боялась, что дочь привяжется к Рамису, а тот, как однажды уже это сделал, просто исчезнет из нашей жизни. Для Селин это станет ударом.
— По поводу Селин, — Рамис привлекает мое внимание. — Мы свозим ее в другой город, и я покажу ее лучшим генетикам страны.
Я поднимаю глаза, и Рамис добавляет:
— Это не обсуждается, Айлин. Ты поедешь тоже.
— Ладно.
— Ладно? Так быстро?
— Если так будет лучше для Селин, то я согласна.
Рамис откидывается в кресле, а я наоборот — поднимаюсь.
— Я скоро вернусь.
— Хорошо, Айлин.
Рамис кивает, и я чувствую, что провожает меня взглядом. Я скрываюсь в уборной и резко наклоняюсь над раковиной, включаю ледяную воду и плескаю себе на лицо, чтобы забыть привкус лавандового рафа, звон битой посуды и тот день, который я считала своим последним днем жизни…
Но в следующую секунду я вскрикиваю от боли, ощутив резкую хватку на собственной шее. Перестав ощущать под ногами пол, я безмолвно барахтаюсь в чьих-то руках, а когда кислород почти заканчивается в легких, то меня, наконец, ставят на ноги.
И со свистом вжимают в стену.
Вжимают до боли в лопатках и на затылке. Я чувствую холодок на голове, противную влагу и легкое головокружение.
— Ты жена Валиева?!
Я с трудом фокусируюсь на мужском лице, плохо соображая, почему мужчина находится в женском туалете и кто такой Валиев. О том, что речь идет о Рамисе, до меня доходит не сразу. Сказывается то, что еще несколько секунд назад меня удерживали на весу, и в легких почти не осталось кислорода, чтобы дышать и думать.