Больно не будет. Нефантастика - стр. 6
– Пошли, провожу тебя до дома, – протянул Девчонке ее ветровку. – А то темно. Вдруг с тобой что случится.
– Ой, да чего со мной может случиться! – фыркнула она. Точно так же, как фыркал я в свои двадцать лет. Когда не было еще никакого пересна.
– Как ты думаешь, почему у меня не удалось страдать? – разочарование от неудавшегося эксперимента уже прошло, и девчонку распирало любопытство. Мы шагали по темным улицам большого города: к сожалению, лучшие умы нашего столетия придумывали пересон, а не дешевое электричество, поэтому половина тротуаров была не освещена.
– Не знаю, – я попытался рассмотреть вдали красную точку (дохлый номер). – Наверное, ты так часто принимала таблетки, что твой мозг совсем разучился страдать. Спустился на первую ступень пирамиды потребностей Маслоу.
– На первую ступень? А что это такое? Что за пирамида?
– Ну, первая ступень – это базовые потребности: чтобы ты была сытой, чтобы тебя не мучила жажда, чтобы тебя никто не бил… Слушай-ка, – я в который уже раз за сегодня схватил Девчонку за руку. – А если я тебя ударю?
– Зачем?
– Он же не мог выжечь у тебя физическую боль! – от волнения я и сам начал говорить как Девчонка, обрывистыми фразами. – Пересон. Он мог зачеркнуть твои душевные страдания, но не физическую боль. Когда тебе последний раз было больно? Помнишь?
– Не знаю. Я вроде ничем не болею…
– Я ударю тебя. Больно. И назову обидным словом. Твоя душа отзовется. Мне очень хочется, чтобы она отозвалась. Давай попробуем. Прошу тебя, давай! – я взял ее ладошки в свои руки.
Она провела взглядом по своим ладошкам. По моей руке. Дотянулась до шеи, подбородка, носа… остановилась в миллиметре от глаз.
– Бей.
Я ударил ее наотмашь.
– Су-у-ука!! – закричал. Громко, пронзительно, больно – уже понимая, что все плохо, все еще хуже и ничего уже не изменится.
– Ах ты козел! – красная точка на горизонте оказалась патрульной машиной.
Двое полицейских скрутили мне руки и затолкали в «воронок».
В клетке для задержанных было пусто и чисто. С тех пор, как в мире появился пересон, преступность вообще пошла на спад. Я сидел на прикрученной к полу табуретке, ругал себя последними словами (господи, ну вот чего не жилось мне?) и наблюдал за действом, которое разворачивалось по ту сторону свободы.
А там штормило.
Девчонка (маленькая моя, девчоночная Девчонка) буянила в отделении хуже комитета против пыток.
– Немедленно отпустите его! – кричала она. – Вы что, не понимаете? Никакого злого умысла не было! Это была игра! Он не издевался надо мной! Выпустите немедленно, или я… – она еще даже не успела сказать, чего именно «или она», но глаза ее метнули такую стрелу ярости, что, не будь я атеистом, поверил бы: сейчас материализуется и попадет точно в лоб молодому лейтенантику. Тот и Уголовным кодексом прикрыться не успеет.
Лейтенантик явно волновался. И, кажется, даже тянулся рукой к упаковке «пересна», но перед задержанным неудобно.
– То есть вы не будете писать заявление? – подрагивающим голосом уточнил.
– Если только на вас! За хамство! – Девчонка победно вздернула носик.
Ай бравушки! Вот это ответ! Вот это каламбурчик. Откуда она научилась так точно реагировать? Откуда вообще в ней что-то еще, кроме детской беззаботности?
Ярость – это, конечно, не страдание, но близко. Это ведь близко?