Болевая точка: Воскреси меня для себя - стр. 25
Я остановился у двери в ванную и посмотрел на неё. Красивая. Безупречная. И абсолютно чужая. Как дорогая фарфоровая кукла в витрине, которую боязно трогать, чтобы не испачкать.
– Спасибо за заботу.
– Разумеется, я забочусь! Ты мой муж. Что скажут люди, если узнают… – она осеклась, поняв, что сказала лишнее. – Я имею в виду, я рада, что ты жив. Но, Дамир, я прошу тебя, не жди, что я буду менять тебе повязки и подносить бульон. Я на это не подписывалась.
Она брезгливо дёрнула плечиком, окинув взглядом бинты на моём теле. В её глазах не было ни капли сочувствия – только отвращение к несовершенству, к грязи, к крови.
– Кто с тобой это сделал, пусть и ухаживает. А мне пора, у меня запись к косметологу, потом ланч с девочками. Но я рада, что ты жив, правда, – добавила она уже на ходу, посылая мне воздушный поцелуй от двери.
Дверь спальни тихонько щёлкнула, отрезая меня от её мира. Я остался один, стоя посреди холодной, выверенной роскоши. В ушах звенели её слова: «Кто с тобой это сделал, пусть и ухаживает».
И я почему-то отчётливо, до мельчайших деталей, представил, как Маргарита, услышав такое, просто молча бы сломала Заре пару пальцев. Профессионально, без лишних эмоций и с циничной усмешкой.
Я невесело усмехнулся своим мыслям и шагнул под обжигающие струи горячей воды. Вода смывала чужую и свою кровь, грязь, усталость, но не могла смыть её образ. Образ женщины с глазами цвета штормового неба, которая без колебаний сделала то, от чего моя идеальная жена брезгливо отвернулась.
Отец прав. Вечером будет допрос. И я знал, о чём он спросит в первую очередь. Не о сорванной сделке. Не о врагах. А о ней. О той, кого он назвал моим «ангелом-хранителем». И я понятия не имел, что ему отвечу, потому что солгать ему – было почти невозможно. Но сказать правду – означало навести его на её след.
А этот ангел-хранитель, я был уверен, сам нуждается в защите. От моего отца. От моего мира. И, что самое страшное, от меня самого. Потому что желание вернуться за часами, которые я оставил на её тумбочке, уже превратилось в одержимость. И я не был уверен, что смогу с ней справиться.
ГЛАВА 8
МАРГАРИТА
Дверь захлопнулась, и щелчок замка прозвучал в оглушительной тишине квартиры как выстрел. Последний. Контрольный. Прямо в мою дурную голову, решившую, что клятва Гиппократа – это универсальный пропуск в любой ад, включая его самые кровавые и безнадёжные круги.
Несколько секунд я стояла, прислонившись лбом к холодному металлу двери, и просто дышала. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Простая физиология, основа жизни, но сейчас это требовало от меня сознательного, почти нечеловеческого усилия. Воздух в лёгкие не шёл. Он застревал где-то в горле, густой и вязкий от запаха, который, казалось, пропитал уже сами стены. Запах чужой крови. Чужой боли. Чужой, хищной, абсолютно неправильной жизни, которая по трагической ошибке забрела в мой мир и оставила в нём свои грязные, незабываемые следы.
Меня затрясло. Мелкая, противная дрожь, которая началась в коленях и волной пошла вверх по телу, заставляя стучать зубами. Это был не страх. Страх был там, на ночном шоссе, когда я, балансируя на острие ножа между врачебным долгом и инстинктом самосохранения, тащила в свою берлогу два полуживых тела. Это было другое. Это был отходняк. Адреналиновый детокс. И отвращение. Всепоглощающее, тошнотворное отвращение, направленное исключительно на себя.