Блистательный и преступный. Хроники петербургских преступлений - стр. 7
Первое: министр, «никакой личной неприязни никому не внушавший», скончался, промучившись две недели, 2 марта (15 марта по н. ст.). В древнеримском календаре это – мартовские иды. День, в который приносили жертвы богу-разрушителю, кровавому Марсу, день, в который перед богами предстали Юлий Цезарь и Александр II. Служитель Минервы принесен в жертву Марсу рукой безбожника-социалиста. «Кровь его на вас, революционерах, и на детях ваших».
Второе: убийца почему-то был судим не военным, а общегражданским судом, не имевшим права выносить смертные приговоры; по уголовной статье он был отправлен на каторгу, откуда вскоре благополучно бежал.
И третье: сценарий преступления как две капли воды похож на покушение Засулич. Воспользоваться добросовестностью трудяги-министра, который никому «в приеме и личных объяснениях не отказывал», и пальнуть. И ведь интересно: за двадцать лет террора никто не позаботился, чтобы в приемных высших должностных лиц государства хотя бы досматривали посетителей на предмет вооруженности. Жертва не делает выводов из пережитого, выводы делает охотник.
Заметка в «Новом времени» не была опубликована: запретил министр внутренних дел Д. С. Сипягин. Сипягин носил придворное звание егермейстера, что, вообще-то, значит: «начальник царской охоты», «государев ловчий». Этот-то «ловчий» и стал следующей жертвой эпидемии политических убийств.
2 апреля 1902 года Сипягин находился на заседании Государственного совета в Мариинском дворце. Внезапно был вызван вниз, в переднюю: кто-то из лакеев передал, что министра дожидается гвардейский офицер; что он якобы адъютант московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, что он только-только примчался из Москвы и привез Сипягину срочный пакет от великого князя. Сипягин спустился вниз, в пустую переднюю. Оттуда послышались выстрелы.
Свидетель происшествия князь М. И. Хилков потом рассказывал, что когда он одним из первых выбежал на выстрелы в переднюю, то увидел Сипягина, лежащего в крови на полу, и убийцу, спокойно и уверенно, как будто в ожидании чего-то, стоящего в нескольких шагах от него. «Будь у него несколько револьверов, он всех бы нас перестрелял», – содрогался Хилков. Еще бы: никакой охраны в передней высшего органа государственной власти не было.
Любопытно, что, по свидетельству А. С. Суворина, другой высший сановник империи, хитроумный либерал, министр финансов С. Ю. Витте проливал слезу: мол, Сипягин такой прекрасный и благородный человек, а как министр был негибок, «действовал неразумно», «стоял на своем и ничего не слушал», и вот результат. То есть виноват убитый, что слишком твердо исполнял свои обязанности по охране правопорядка. А ведь достаточно было соблюдать элементарные правила безопасности и охраны высших должностных лиц и высших государственных органов – и блистательное по простоте замысла и исполнения убийство не могло бы состояться. У террориста (им оказался эсеровский боевик Балмашов) даже не спросили документов при входе в Мариинский дворец. Почему государственная охрана в России, основанная еще в 1866 году, так и не была налажена до самой революции? Объяснение одно: не считали нужным. Убьют, взорвут, застрелят – что делать, судьба. Психология жертвы. Предреволюционное российское общество как-то все больше смирялось с убийством и всяческим преступлением и даже привязалось к нему, как, бывает, жертва насилия с собачьей благодарностью привязывается к насильнику.