Безмолвие - стр. 35
– А сразу, отправляясь, чего не спросил заблаговременно такую индульгенцию?
– Не было, значит, такого намерения.
– Но появилось же…
– Дорога ложка к обеду, – заключила Маша и с сожалением посмотрела на девушку, принявшую кокетливую позу у парапета. Ее молодой ухажер пытался поймать красивый кадр на серебристый китайский фотоаппарат.
Подобные снимки не имели в глазах Маши никакой ценности, и несли в себе лишь невнятные попытки доказать кому-то в ближайшем будущем некую свою мнимую значимость от пребывания в месте, редком для посещения как самой запечатлённой особы, так и публики, коей намереваются сии фотографии демонстрировать. Валера отметил, что Маша вовсе не любила фотографироваться, когда ей за это не платят деньги. А уж если заключен соответствующий договор, то и раздеться перед фотообъективом не против. Но даже в такие алчные моменты она выделяла в создаваемых фотографиях присутствие нити искусства.
– Все равно не понимаю, – не унимался Валера, – почему офицер так усложняет себе жизнь? Остался бы с возлюбленной, кто бы в Петербурге о том узнал? Калифорния – это же другой конец света! Пока до них доберется святая инквизиция, чтобы высечь за неправомерный брак, успели бы скончаться в счастливой старости.
– Главный судья, он ближе кожи, от него не скроешься, – задумчиво пролепетала Маша и тут же поймала на себе удивленный взгляд Валеры, пояснила – совесть.
– Ой, тебе ли о ней говорить.
– Считаешь меня блудницей?
– Не начинай. Я говорил, как отношусь к твоей работе.
– Вижу тебе не имеется вновь о том поговорить.
В иной ситуации Валера бы свел очередной спор с подругой в шутку. Но осознание того, что весь поход в театр лишь повод выискать, с кем спит ее бывший хахаль – взбесил Валеру. И ведь для него самого Машей отводилась на сегодняшнем представлении лишь роль раздражителя Жоржа. Она доказала в очередной раз, что умеет играть с людьми. И в этой игре Валера простой пластмассовый манекен.
– Да, Маша, мне не терпится влепить тебе хорошую оплеуху.
– Ночью будет возможность, – отрешенно бросила девушка.
– Я не про это… – Валера собрался и выпалил, – пойми, то, что ты считаешь своей работой, иными… даже большинством из «зрителей твоего искусства», не воспринимается как работа артиста. Они… мы, мужчины, в большинстве своем смотрим на результаты твой работы с чувством вожделения, далеким от ощущения гармонии света и красок на твоем теле. Ты толкаешь зрителей в пошлость.
– Мораль мне решил почитать.
– Я считаю, что тебе уже пора повзрослеть и заняться ремеслом посерьезней.
– Например?
Валера развел плечами.
– Устроится поваром по прямой специальности? Или нарожать детишек и растолстеть как та бочка, – она зло махнула пальцем в сторону. Женщина, фигуру которой Маша привела в пример, казалось, услышала ее эпитет, что-то буркнула.
Валера покраснел, понимая, что зрители, ожидающие начала театрального представления, навострили ушки в их сторону и были не прочь пропустить выступление музыкантов, лишь бы узнать еще какие-нибудь пикантные подробности из жизни спорящих Валеры и Маши.
Они замолчали. Валера увидел приближающегося к ним Жоржа и плюнул в сердцах. Вот нарочно не придумаешь, как в тему разговора он нарисовался.
Мужчина чуть в возрасте, во всяком случае, старше Валеры, коренастее и с пышной, подкрашенной сединами, шевелюрой что спадала до плеч. Жорж был одним из фотохудожников, пробудивших в свое время в Маше интерес к обнаженному позированию на снимки. Валера догадывался, что они с Машей состояли в некоторой интимной близости. Ведь невозможно, чтобы сластена смотрел на сахар и не захотел его облизнуть.