Без права на забвение - стр. 10
Жером подошел вплотную, и в сером свете, льющемся от приоткрытой двери, я увидел, как скривилась его морда. Эстет чертов. Запах ему, видите ли, не нравится. Ожидал, что ромашками пахнуть буду?
Не первый год работает у Линсера, мог бы уже и привыкнуть. Но нет, каждый раз морщится, как…
Довести до конца мысль не успел. Жером потянулся к крюку, коснулся плеча. Неприятно…
Цепь, доставившая столько боли, с грохотом упала на пол, и я как подкошенный рухнул следом.
— А ну вставай! — заорал Жером, подкрепляя приказ пинком.
Попытался подняться — второй пинок мне сейчас совсем некстати будет: могу отрубиться, и тогда мразь уйдет, оставив меня здесь, — но запутался в кандалах. А тут и мурашки подоспели атаковать затекшие мышцы. Хорошо это. Значит, еще не все потеряно. Но сколько бы Жером ни бесновался, встать прямо сейчас я не смогу.
Жером, бормоча в полголоса ругательства, резко дернул кандалы на ногах, потом на руках. Ух ты, снял? И как в полутьме увидел, куда ключ вставлять? «Вот что значит мастер своего дела», — горько усмехнулся я.
— Пшел! — рявкнул конвоир. Сегодня он торопится, не издевается, как обычно. Ладно, я что… я только рад выйти отсюда.
Мурашки прошли, и я, пошатываясь, встал. И даже удержался на ногах, несмотря на завертевшееся с безумной скоростью вокруг меня пространство.
Заплетаясь, как после бутылки сорокоградусной, вышел из своей темницы в коридор, на свет. Свет в долгу не остался и резанул по глазам, привыкшим к полной темноте. Ничего, я и на ощупь дойду, куда надо.
За спиной звякнули на полу кандалы. Жером с недовольным бормотанием согнулся и подхватил их в руки. В другой ситуации стоило бы почувствовать благодарность: никогда еще эти железяки с меня не снимали просто так, чтобы легче было идти. И все равно бы я потом сам в руках нес этот холодный комок цепей. Но Жером ничего не делает просто так. Да и иду я еле-еле. В любой момент могу свалиться на землю, и пинок, даже самый сильный, вряд ли меня поднимет.
Так что не обо мне заботится конвоир. А как здесь принято, только о себе. Тянуть меня на своем горбу он явно не хочет.
Вроде в настроении незлом. Может, спросить по-человечески?
— Господин Жером, куда мы идем? — хриплю еле слышно и сам удивляюсь: все настолько плохо?
— Скоро увидишь. Пошевеливайся!
Ожидаю очередного пинка, даже вижу замах, но нога останавливается на подлете. Все равно на рефлексе дергаюсь в сторону. Стопа цепляется за выступ в плите, и я, не успевая сгруппироваться, падаю на пол.
— Рабское убожество! — с ненавистью выплевывает конвоир. На этот раз его пинок достигает цели, болью разливаясь в боку. — Встал! Пошел!
Только как мне встать, если в глазах темнеет и мир вокруг вертится как юла?
Где-то далеко на периферии тело пронзает боль. Не такая, как от пинка ботинком. Та самая страшная боль, которой каждый раб боится больше всего на свете. Слышу потрескивание. Запах паленой кожи. Моей.
Вот урод, так и есть: электрошокер достал. Но, кажется, даже разряд электричества меня не поднимет.
Ублюдок продолжает вопить, но все слова сливаются в беспрерывную какофонию звуков. Вдруг характер боли меняется. Похоже, разряд достает до сердца и заставляет сначала дернуться на месте, а потом просто двинуться вперед. На четвереньках. Ноги меня все еще не держат. Так и норовят даже сейчас подогнуться, а пол перед глазами вращается, как калейдоскоп в руках безумца.