Берегини - стр. 85
На празднике летнего жертвоприношения был совершен эттлейдинг, и то, что никак не сбывалось для Ормульва, сбылось для безродного паренька. Асбьерн ярл, гордившийся своим подопечным, на пиру то и дело поднимал рог за его удачу.
Вот тогда Ормульв и решил, что убьет его.
.
Йорунн проснулась, услышав, что ее позвали по имени. Девушка открыла глаза, огляделась — возле очага хлопотала старая Смэйни, за перегородкой о чем-то вполголоса беседовали два ведуна. Она села на постели, и Смеяна Глуздовна тут же поднесла ей ломоть ячменного хлеба и кружку с козьим молоком. Йорунн с наслаждением сделала несколько глотков — ее больше не мутило, голова не кружилась, да и от усталости не осталось и следа. Словно ничего плохого с ней и не случалось.
— Дай-ка, дитятко, я тебе косу переплету. — Старушка уселась рядом, провела частым гребнем по волосам девушки. — А то солнце к земле клонится, скоро на сход позовут. Разбойников судить будут.
Йорунн нахмурилась. Из-за перегородки выглянул Сакси — лицо его тоже было безрадостным. Он подошел ближе, и девушка подняла на него внимательные глаза:
— Спасибо тебе за помощь, Сакси. — Он молча кивнул и, словно невзначай, провел ладонью по узорчатой крышке ларца со снадобьями. — Скажи… как все будет?
Молодой ведун некоторое время пристально смотрел куда-то в сторону. Потом вздохнул:
— Иногда людской суд бывает менее суровым, чем суд богов.
.
Во дворе протяжно запел рог, созывая жителей Стейнхейма на хустинг. На этот раз пришли все, не только воины и их женщины, но и девушки, дети и даже рабы. Прогонять никого не стали, ибо дело, ради которого собрались, должно было надолго остаться в памяти каждого.
Гуннарссона и его людей развязали, заставили подняться с земли. Ормульв медленно выпрямился, разминая затекшие руки, расправил плечи и молча обвел собравшихся взглядом. Трое его хирдманнов старались вести себя столь же храбро, но держались поодаль. Ни у кого из них не хватило духу встать рядом со своим вожаком.
— Ормульв сын Гуннара, — проговорил Эйвинд конунг, — тебя и твоих людей обвиняют в самом страшном из сущих на земле злодеяний. Ты нарушил клятву и предал вождя. Ты поднял руку на беззащитного и убил его. Ты силой увез свободных женщин и жестоко обходился с ними. А еще ты посмел забрать то, что тебе не принадлежит. — Он разжал ладонь и показал всем потемневшую от времени серебряную фибулу в виде головы волка. — И я при всех говорю, что ты обманщик, предатель и вор. Что скажешь в свое оправдание, Гуннарссон?
— Скажу, что я всегда был верен тебе, а ты не ценил этого, — отозвался Ормульв. — И еще скажу, что готов заплатить виру за убийство кормщика, хоть он и виновен в том, что не слушал моих приказов. А ведунью я увез потому, что ее умения пригодились бы в Вийдфиорде. Что до невесты ярла, я забрал ее для того, чтобы проучить Эйдерссона, чтобы впредь не совался в чужие дела. А прав на эту застежку, — усмехнулся хёвдинг, — у меня больше, чем у тебя, Эйвинд вождь. Потому что испокон веков конунгом становился старший из братьев.
На несколько мгновений повисла тишина, которая сменилась возмущенными криками.
— С чего ты взял, что можешь называться моим братом? — нахмурился сбитый с толку Эйвинд. — Я уже начинаю думать, что Асгрейв зря с такой силой огрел тебя по голове.