Белый шейх: путь мести - стр. 55
Халид повернулся к нему, и на его добром лице появилась улыбка, тут же смягчившая следы недавнего испуга. Брат хорошо знал мечты Халида, так как игры и детские сражения ранее всегда заканчивались разговорами о их будущем.
–А ещё мы будем править миром! – воскликнул он с лёгким, беззаботным смехом, в котором ещё жил дух их общих игр.
Нагиб не счёл необходимым улыбнулся в ответ. Он отвернулся, и в его глазах, казалось, сгустились все тени сада. Внутри него нарастала чёрная, клокочущая волна ожесточения, та самая, что выплёскивалась в их жёстких играх. Внезапно, с яростью, которой не могло быть в этой идиллической картине, он вскочил, схватил валявшийся на траве деревянный меч и, круша им воздух, словно раненого врага решил добить лежащего Халида.
– Сражайся или умри! – Дико прокричал Нагиб.
Меч Халида мирно покоился под раскидистым цветущим кустом, и пока тот потянулся было к нему, Нагиб сделал стремительный выпад. Дерево со свистом рассекло воздух и обожгло щёку Халида, оставив на нем алеющую ссадину. Это не было нечаянностью. Это был точный, выверенный удар.
– Зачем? – Едва не плача прошептал Халид, потирая больное место. В его глазах стояла уже не обида, а неподдельный страх и недоумение перед этим чужим, холодным существом, в которого превратился его брат.
– Потому что так бывает в реальной жизни. – Голос Нагиба был ровным и безжизненным, как гладь озера в безветренную погоду. – Ты должен быть готов ко всему. Всегда.
С того дня Халид стал замечать всё больше. Нагиб не испытывал увлечения от игр, теперь в нём было больше тренировок, допуская и излишне жестоких. Он лазал выше всех, рискуя сорваться, прыгал дальше, играл жёстче, видя в любом состязании не удовольствие, а испытание на прочность. Однажды, карабкаясь по могучему старому баньяну, чьи корни сплелись в сказочные арки, Нагиб, оказавшись выше, вдруг качнул и отпустил ту самую ветку, за которую цеплялся Халид.
– Прости, я не заметил. – Бросил он сверху, глядя, как Халид кубарем летит вниз и с глухим стуком ударяется о землю.
С гримасой на лице Нагиб видел, как больно брату и как тот морщится от ушибов. Халид взглянул в глаза Нагиба. Его потрясло от внимательного злобного холода. Во взоре брата и друга по играм не отразилось и тени раскаяния, будто он проводил расчётливый, безжалостный эксперимент.
В школе их пути расходились ещё очевиднее. Халид учился хорошо, наслаждаясь самим процессом познания. Он любил погружаться в пучины истории, блуждать в лабиринтах литературы. В тишине библиотеки иногда выводил на бумаге робкие, лиричные строфы. Мансур гордился его тонкой, чувствительной натурой, но в его отцовской гордости всегда жила тревожная нота. Он понимал, что в мире, где власть держится на острие ножа и жёсткости воли, такой душистой доброты может оказаться недостаточно.
– Ты слишком добр, Халид, – говорил он ему как—то раз, беседуя в сумерках на веранде. – Это твой ценнейший дар и твоя величайшая слабость.
– А разве быть добрым – плохо? – Искренне удивился юноша, его глаза отражали последние лучи заходящего солнца.
– Нет, сын мой. Никогда. Но запомни: будь осторожен. Не все в этом мире добры в ответ. – Подбирая слова, отец не делал сравнение родного сына с приёмным, считая их одинаково любимыми для себя.