Белый шейх: путь мести - стр. 54
Теперь в каждом движении Нагиба, в каждом его выпаде сквозила не игра, а безжалостная проверка – на прочность, на боль, на предел. Он вкладывал в удар всю силу растущего тела, и в его глазах, устремлённых на вздрагивающего от боли Халида, плясали не весёлые искорки, а холодные блики любопытства хищника, впервые пробующего когти.
– Зачем ты так сильно бил? – Однажды спросил Халид, потирая ушибленное плечо, на котором уже проступал сине—багровый след.
Солнце играло в его потных волосах, но не могло разогнать обиды в его глазах. Нагиб опустил своё импровизированное оружие – толстую ветку, заменявшую клинок. Его дыхание было ровным, в отличие от прерывистого дыхания брата.
– В бою не бьют аккуратно. Ты должен быть готов к настоящему, – ответил он, и в его голосе не было ни намёка на прежнее веселье, лишь плоская, безжизненная констатация факта. Этот голос казался чужим, пробивающимся из—под маски знакомого лица.
Переломный момент наступил на плоской, нагретой солнцем крыше особняка, откуда открывался вид на весь их мир – ухоженный сад, белые стены дома, дальние холмы. Мансур, искавший их к обеду, застыл в проёме чердачной двери, заслонив собой солнце. Картина, представшая его глазам, врезалась в память с остротой ножа.
Халид, бледный, прижимал руку к голове, а по его лицу из носа стекала алая струйка, пачкающая белую рубашку. Над ним, возвысившись в позе победителя, стоял Нагиб. В его руке, сжатой в белом каменном кулаке, был зажат острый обломок черепицы.
– Он оступился и упал с лестницы. – Повисла тишина, звенящая, как натянутая струна. Первым нарушил её Нагиб, его голос прозвучал на удивление ровно, почти бесстрастно.
Мансур медленно перевёл взгляд на своего родного сына. Тот молчал, сжимая зубы, но его широкие, полные слёз боли и предательства, глаза кричали громче любого обвинения. Они говорили всё. Вся история была написана в этом испуганном, умоляющем взгляде. Сердце Мансура сжалось в тисках мучительной дилеммы. Справедливость требовала немедленного, сурового наказания старшего.
Нечто более глубокое, холодный расчёт стратега, уже видевшего в Нагибе не просто мальчика, а орудие, заставило его отступить. Он не проронил ни слова. Лишь тяжело вздохнув, развернулся и молча направился прочь, в свою тихую крепость—кабинет, где пахло кожей и тайнами. Но на полпути он вдруг остановился, обернулся, и его голос, на удивление спокойный, разрезал тягостное молчание:
– Хватит бездельничать. – Приказал отец. – Идите в сад, воздухом подышите.
Нагиб замер на мгновение, и в его глазах мелькнуло нечто – не облегчение, а скорее понимание. Словно он услышал не произнесённые слова, а сам ход мыслей дяди, тот самый миг, когда гнев был отменён холодным расчётом. Он без слов бросил черепицу и помог подняться Халиду, его движения были резкими, без намёка на вину.
Внизу, в тени старого платана, они повалились на прохладную, упругую траву. Деревянные мечи, валявшиеся неподалёку, были напрочь забыты. Воздух был густ и сладок от аромата цветущего жасмина. Казалось, сад пытался убаюкать их, вернуть в беззаботное детство.
– Знаешь, я всё решил, – внезапно, глядя в бескрайнее голубое небо, проговорил Нагиб. Ему только что исполнилось шестнадцать, и в его голосе звучала непоколебимая уверенность человека, составившего карту своей жизни. – Ты будешь врачом. А я – бизнесменом. Так будет правильно.