Белая Рать - стр. 22
Он доставал книжицу, швырял на стол рядом с фолиантом, раскрывал, читал, чему-то расстраивался и смахивал ее на пол.
Подбирала книгу Белолюба, его горничная. Пышная женщина, которая достигла того возраста, когда по поверью ей снова пристало становиться ягодой. Правда в случае с Белолюбой та ягода росла на бахче.
– Бажен Нежданович, может быть, молочка? – игривым басом пропела служанка.
В очередной раз она нагнулась за книгой. Нагнулась так, как гнется по весне запертая в четырех стенах кошка. И в очередной раз сторож остался глух к языку тела.
– Не сейчас, – ответил он.
– А можно мне молочка? – спросил Пересвет. – С медом. И с пенкой. Понимаете, меня всю ночь преследовала какая-то бледная женщина и теперь мне хочется немного нежности.
Белолюба взглянула на Пересвета так, как если бы он был виной ее неразделенной любви к сторожу. Хотя на самом-то деле виною был сам сторож.
Бажен Нежданович. Редкий человек с редким складом ума, чудной залысиной и телом, похожим на грушу.
Сторож знал практически все обо всем. И это знание не оставляло места для других человеческих добродетелей. Таких, например, как чувство юмора, умение понимать намеки или мыслить сравнениями.
Он мог играючи умножать в уме пятизначные числа, однако входил в ступор от фразы «пьяному море по колено». С пеной у рта он начинал доказывать собеседнику, что тот не прав. Дескать, море по большей части берега сразу же обрывисто, а там где не обрывисто все равно глубже колена и никакое опьянение не в силах это исправить.
Кабы не родился Бажен Нежданович со второй душой, так быть бы ему с его-то умищем великим человеком. Ну, или жертвой «несчастного» случая. Но как бы то ни было, сторожу довелось испить из Смородины еще в несознательном возрасте.
Вырос он именно здесь, в Старом Пороге.
С детства Бажен отлынивал от тренировок Рати. Синякам и занозам от деревянного оружия, он уже тогда предпочел чтение и точные науки.
Он и сторожем-то пошел работать только потому, как смекнул одну простую вещь. Сторож сторожит. А сторожить рябиновый кремль все равно, что не делать ничего.
Уж коли вражина доберется до Старого Порога, – что само по себе крайне маловероятно, – так кремль простоит ровно столько, сколько нужно деревяшке для того чтобы загореться. Ну а коли нечисть на крепость позарится, то пускай пеняет на себя.
Так что, будучи сторожем Бажен получил в распоряжение все свое время.
Бажен читал. Бажен писал. Бажен учил языки. Бажен не упускал возможности выяснить, сколько ребер у русалки или как скоро свертывается кровь у дрекавака.
Ненавидел Бажен разве что потребность человека во сне. И еще праздники. Но не потому, что был нелюдимым затворником, а потому что по праздникам всякому человеку надлежало уронить в себя хотя бы чарочку-другую меда. А от браги его мозги спотыкались и начинали желать странного.
Толстожопый слабак, рохля и буквоед, – скоропалительно решали молодые ратники. Тут же они получали оплеуху от старших и выслушивали поучительную историю о черте-самоубийце.
Как-то раз, давным-давно, изловчились ратники поймать черта живьем. Бажен Нежданович, ничтоже сумняшеся, выпросил его себе для наблюдений.
Забеспокоились тогда ратники за желторотого сторожа. А оно и понятно, ведь тот в жизни кровушки не проливал и смерти в глаза не заглядывал. С отеческой заботой, приглядывали они за Баженом. Следили, как бы чего худого не вышло.