Белая королева - стр. 30
Ко дню, когда настало весеннее равноденствие, они могли повторить всё это разбуженными среди ночи. Иногда и повторяли. Порой я заглядывала к ним перед сном и слышала, как они беспокойно бормочут сквозь дрёму.
А в назначенный вечер мы пришли к вересковому холму.
Мы поднялись на него, как нас учили, и спустились с другой стороны. Там ждал лес, очень похожий на тот, что окружал холм в мире людей, и всё же не тот.
В людском мире весна едва вступала в свои права, но ледяное дыхание зимы ещё чувствовалось всюду. Здесь сверкающая изморозь лежала на зелёной траве под ногами, на шелестящих древесных кронах, смыкавшихся над головами, – будто чья-то прихоть решила украсить всё инеем, заставить лето притвориться зимой. А воздух пах не снегом – прелой листвой.
Впереди сияла огнями башня. Свет её больше не казался призраком, миражом, обманом зрения. Сияние голубых окон вдали ласкало, как солнце, хотя здесь, в лесной тени, оно никак не могло коснуться моей кожи. И всё же я чувствовала этот свет на щеках, в глазах, на пальцах – будто он обвил меня призрачными лентами и тянул вперёд.
Я сама не заметила, как лес оказался позади, а башня – прямо перед нами. Я не чувствовала земли под ногами, не помнила, как шагала по ней, – будто башня и её гостеприимно распахнутые двери сами приблизились к нам, а деревья расступились, открывая проход.
Я только радовалась, что крепко держала дочерей за руки, и перед башней они оказались вместе со мной.
Замок Добрых Соседей выглядел почти как наш, оставшийся за вересковым холмом, и плющ густо обвивал обычный серый камень, из которого его сложили. Но когда мы переступили порог, моему взору открылся зал столь просторный, что я поняла: стены, увиденные нами снаружи, никак не могли вместить его.
Не было холла – лишь длинная широкая лестница, у подножия которой бились пёстрые волны танцующих. Когда я посмотрела ввысь, то не увидела ни крыши, ни башни, что должна была выситься прямо над нами: одно бездонное чёрное небо, в котором сияли звёзды, складывающие незнакомые мне созвездия, и луна – голубая, яркая и близкая, словно костёр. Она заливала льдистым светом зал, в центре коего высилось громадное дерево – кора гладкая и белая, словно кожа мертвеца, крона алая, как открытая рана. Ствол окружали пиршественные столы, где ждали яства, к которым мы не могли притронуться. Среди ветвей качался бронзовый маятник, отсчитывая часы до полуночи.
А прямо под маятником на троне из древесных лоз восседал тот, ради кого нас заманили сюда: с плеч к ногам стекает плащ из багровых листьев, на челе мерцает венец из золотых ветвей, волосы белее дерева за его спиной.
Мы спустились вниз, туда, где пели арфы, лютни и скрипки, где шелестели шелка и мерцали драгоценные камни на точёных шеях, запястьях, лбах.
Мы оказались среди танцующих, и каждый из них сиял нестерпимой, беспощадной красой. Волосы их были – золото, серебро и рубиновые нити, глаза – глубже моря и ярче пламени, платья – из солнца и луны, тумана и огненного марева, ожерелья – будто звёзды нанизали на шнуры из искристого снега. Живые цветы благоухали на их юбках, живые листья зеленели на их плащах; ленты и шпильки украшали их причёски, стрекозиными крыльями, яблоневыми лепестками и птичьими перьями расшили их шлейфы; голоса их пели слаще скрипок, а смех рождал россыпь звуков прекраснее, чем струны арф.