Белая королева - стр. 29

Я обещала её отцу иное.

Когда мы с сыном снова отнесли дары Добрым Соседям и гость из-под холма заговорил про бал, я была готова.

– Колесо года вскоре повернётся, госпожа. В праздник весеннего равноденствия наш повелитель по обыкновению даёт великолепный бал, но этот будет особенным, – бросил он, когда его спутники уже исчезли, как и корзины с нашими подношениями. Слова упали горящими угольками, прожигая душу, но я ждала этого. – Твой благородный супруг поведал тебе об иной части сделки, что некогда заключил его предок?

– Да, – сказала я, сжимая пальцы под плащом в оберегающем жесте. – Поведал.

– Тогда, полагаю, ты почтишь грядущий бал своим присутствием… как и все твои дочери. Наш повелитель хочет избрать себе новую суженую. Вдруг его благосклонности удостоится одна из них?

– Мы посетим его бал. Мы сочтём это за честь.

Прежде чем скользнуть за грань между мирами, он одарил меня улыбкой зыбкой и ускользающей, как тень от тревожного свечного огонька – или как свет призрачной башни, что виднелась в лесу в моменты наших встреч.

Я позволила себе разжать пальцы, лишь когда мы с сыном оказались под защитой стен, ставших нам родными.

Лгать Добрым Соседям нельзя, но я не лгала. Обе мои дочери действительно собирались на их бал, в их совершенную блистательную ловушку. Туда, где их повелитель выберет новую суженую (оставалось лишь гадать, что приключилось с прежней).

А моя бедная наивная падчерица, как гость из-под холма сам некогда справедливо напомнил, мне не дочь.

Даже в день смерти отца она не плакала и не кричала так горько, как в день, когда я сказала: она не увидит Волшебную Страну и бала, что даёт её повелитель.

В день смерти её отца меня не осыпали словами, которые я до проклятого бала считала незаслуженными. И поныне её обвинения, её проклятия хлещут мою память плетьми.

Не знаю, сколько в них правды.

Я по сей день уверена: будь она родной мне, я поступила бы ровно так же. Но, будь она родной мне, возможно, я не сносила бы её уединение так покорно. Я не боялась бы лишний раз заговорить с ней, не молчала порой о тех или иных вещах, опасаясь задеть её. И финал был бы иным.

В одном я могу поклясться: то, в чём она тогда обвиняла меня, в чём после обвинила меня людская молва, – ложь. Я любила её. Я желала ей только добра. И всё же не сумела её спасти.

Потому, даже если люди простят меня, я себя не прощу.

Я готовилась к этому балу так, как ни к одному приёму в жизни. Нам с дочерьми пошили новые платья – достаточно красивые, чтобы не оскорбить взоры обитателей Волшебной Страны, но покрой их скрадывал достоинства наших фигур, а не подчёркивал их. Ах, как хотелось мне сверху донизу расшить их не стеклянными каплями и шёлковыми нитями, а веточками рябины и железными бусинами, но это оскорбило бы Добрых Соседей.

Я заставила дочерей заучить все правила, которые помогали людям покинуть Волшебную Страну невредимыми. Не есть. Не пить. Не расставаться с одеждой, в которой ты пришёл. Не принимать дары. Не дерзить, не благодарить, не молчать, если к тебе обращаются. Не смотреть им в глаза, но не отводить взгляд первой, если всё же посмотрела. Держаться меня. Не покидать бальный зал. Не позволять увести себя туда, где я не смогу их найти. Ничего не забирать из их дворца.

И уйти с бала раньше, чем наступит полночь.