Банано-обтекаемость: Опыт сущей литературной критики - стр. 21

Поэтому, граждане судьи, прошу вас проявить милосердие и снисходительность, касаемо моего подзащитного Алёши. Да, уже которую главу, начхав нв читателя базарит он исключительно с Иржи. А кто без греха?

Такое теперь времечко настало… Всяк сверчок даже на своём шестке уже по струнке ходит, страхом обуян, что спотыкнувшегося ждёт одно из двух: получить по тыкве, либо не получить премии.

А легко ли, спросите вы себя, на той на струнке грёбаной удержаться, трясясь всеми конечностями и «авторитетом», что вкруг пупка нарос?

Это Булгакову легко было воскликнуть: «За мной, читатель!» – не удостоверясь, из глубоко доверчивой невинности своей на тему поднявшей голову инагентурности, и порочащих связях с релокантами. Вот он и звал кого попало, без разбору, без своевременной оглядки на органы

Он тараканищ не боялся.

А тут остался предсказуемо скудный выбор из попа в количестве одной штуки. Однако же и то учтите, граждане судьи, что этим он занимается не в каждой главе подряд, а соблюдая правила гомеопатии и с метрономическими промежутками.

А и прошу также учесть смягчающее обстоятельство из бутылки сливовицы, вследствие которой подсудимый Варламов сделал из персонажа Иржи хронический символ для подмены традиционной зауми «Бог». Автор пребывал в состоянии аффекта под воздействием непривычного продукта, а вообще в быту он скромнен, и обходится просто вискарём….

Ну, а пока суд удалился для вынесения приговора, вспомним с чего это начиналось.

«Жили-были дед и баба…», как и другие сказки необозримо всемирной литературы вполне обходились без Бога с позывным «Иржи».

А теперь прошу обратить внимание на такое вот – «Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына!»

Гомер! Я как чувствовал, что без древних греков не обошлось, даже сюда успели сунуть-вынуть. Вот с кого пестреть стали тексты обращениями к посторонним. Однако нам сейчас не до них.

Счастье, бонус небывалый выпал Алексею Варламову – он попал в понятые момента дионисизма при лавинообразном обрушении Советского Союза.

«Счастлив, кто мир сей посетил в его минуты роковые…!» – мудро замечает российский поэт Тютчев из позапрошлого столетия.

Проследим же, как в 13-й главе рассматриваемого шедевра (премианта Большой Книги) использовал писатель А. Варламов джокер, подмастивший Алёхе, выпускнику филфака. Чем потряс читателя поднаторелый мэтр, который (это чувствуется) и мастит, и опытен, где требуется? Что он донёс, представил что не виртуально вымышленной, а живой аудитории?

Ведь люди для того и читают, чтобы сопереживать, испытывать личные чувства, сравнивать с чем-то ими пережитым. Что им предложено? Чем потчевано?

Фирменным блюдом оказалась припудренная бородавка на подбородке кафедральной мымры, когда она орала на задрота в тощей бородёнке. Следующим в меню, пару страниц спустя, оказался тот же задрот, орущий с массой вдоль Тверской «Долой КПСС!»

Кулинарное диво подано с гарниром мелко рубленой рванины из полуупоминаний, полуаллюзий, полунамёков на события известные лишь тем, кому счастливилось читать газеты почти сорокалетней давности, смотреть каналы теленовостей тогда же, приперченные россыпью таких когда-то важных фамилий, которые ныне не всякий пенсионер припомнит…

Воззри! Вот что теперь проходит за произведение литературы. Прекрасная, эби-о-бля, словесность!