Багровые волны Чёрного моря - стр. 55
Но он ответил совсем неожиданно:
– Знаешь, мне больше всего нравится сам город. Я его видел со стороны моря. Видел в ту пору, когда солнце ещё только собиралось окрасить все окрестности цветом густой позолоты. В это время Каффа предстаёт совсем по-другому. Только представь: море, чуть зыблет рассвет, слегка подкрашивая бухту, от водной поверхности которой словно в волшебном зеркале отражаются дома, золотые купола церквей и остроконечные башни крепости. А над всей этой грудой драгоценностей парят многочисленные белые мельницы. Они словно порхающие ангелы с лопастями вместо крыльев.
Эсмине сразу же захотелось отплыть на заре в море. Так красиво и поэтично Астер описал увиденное.
Нет, он точно необыкновенный. Подобных нет. Он один такой на всём белом свете. Посланец божий… Ко мне посланец?
Эсмине не спалось. Ночь близилась к финалу.
Ах, хватит валяться, забивая голову девичьими мечтами и переживаниями! Лучше почитаю роман о счастливой любви.
И она пошла в кабинет отца, туда, где шкафы ломятся от книг.
При свете свечи, тихо, словно мышка, она попыталась найти что-нибудь интересное.
Это не то, это какие-то псалмы, это я уже на три раза перечитала. Ага, а это что?
Только она стала рассматривать новую рукопись, как вдруг дверь в спальню отца резко распахнулась, задув при этом свечу Эсмины. Девушка погрузилась в темноту. Свет канделябра, падающий из спальни на порог, высветил очертания вовсе не фигуры отца. В проёме на мгновение замерло стройное тело обнажённой девицы. Своё платье она держала в руке. Тут же раздался голос отца:
– Лейла! Куда ты?
Девушка гордо бросила в ответ:
– Отныне либо я буду в твоей постели законной супругой, либо ты не будешь мной обладать никогда.
И она, шелестя по полу босыми ступнями, растворилась в темноте.
А её место в проёме тут же заняла грузная фигура, одетая в расписанный узорами шёлковый халат.
– Лейла! Ты где? Господи, темень какая, – почувствовав присутствие человека, отец переспросил: – Ты здесь?
Не дождавшись ответа, скрылся в спальне и сразу же вернулся со свечой в руке. Увидев дочь, слегка оторопел:
– Ахавни? Ты как здесь оказалась?
Эсмина не удосужилась объяснить. Её разрывало волнение от непонятной обиды и чувство полного разочарования. Скорее даже предательства. Предательства по отношению к её воззрениям на жизнь. На жизнь достойных людей, к каковым до сего момента она, несомненно, причисляла отца.
В воздухе повисла натужная пауза. Девушка всё же высказала своё отношение к увиденному:
– Как ты мог, как?
Сказано было эмоционально: с предельным юношеским максимализмом, с нажимом, с претензиями.
Тер-Ованес явно не ожидал такого и даже немного растерялся. Но жизненный опыт всё же позволил взять себя в руки:
– Видишь ли, милая… Я не молод… Но я всё же мужчина…
– Не то, не то! Не то ты говоришь! Как ты мог затащить в постель свою дочь?! Это мерзко. Это… не нормально! Ты не боишься божьей кары? Совсем не боишься?
– Ахавни, ты не права. Как женщина, Лейла мне не дочь. Мы не связаны кровными узами. А все остальные обязательства, в том числе перед богом, я выполняю.
Он уже успокоился и перешёл к своей привычной уверенной манере общения. Но Эсмине от слов отца стало ещё противней на душе:
– Это всё слова, слова, слова. Так можно что угодно оправдать. Но это грех. Если я для тебя хоть что-то значу, имей в виду – в моих глазах ты очень низко пал. За подобное можно только презирать.