Бабушка - стр. 32

– Не знаю, может, это Бог меня за что-то наказывает, но не помогает мне оберег, что вы дали. А я ведь вас во всем слушалась! – жаловалась несчастная девушка.

– Ничего, девонька, ничего, я с ним справлюсь, хоть бы он даже сам Антихрист был. Но для этого мне от него две вещицы понадобятся. Пока я их не раздобуду, обходи его стороной и молись своему ангелу-хранителю. Поминай те души, что застряли в чистилище, о них-то никто не молится. Если какую из этих душ выкупишь, она станет просить за тебя Господа!

– То-то и оно, тетушка, что я даже мысли успокоить для молитвы не могу! – рыдала Викторка.

– Вишь ты, как дело-то запущено, почти превозмогла тебя злая сила. Ну ничего, даст Бог, победим мы этого беса!

Викторка, набравшись мужества, горячо и подолгу молилась, а как только отвлекалась мысленно от молитвы, сразу принималась думать о Деве Марии и Христовых муках, чтобы отогнать недобрые силы. Она остерегалась день, два… но на третий пошла все-таки в самую дальнюю часть отцова поля, чтобы набрать там клевера. Работнику она велела забрать ее с покоса совсем скоро, потому что косить клевер – дело легкое. Туда она бежала вприпрыжку, как козочка, так что люди радовались, видя ее, и любовались ею. А обратно ее привез работник – на груде клевера, бледную, с пораненной ногой, перевязанной белым батистовым платком. В дом девушку внесли на руках.

– Матерь Божья Святогорская! – переполошилась мать. – Да что же, доченька, с тобой приключилось?

– Я наступила на шип, он глубоко вонзился мне в ногу, и мне стало дурно. Отнесите меня в светлицу, я лечь хочу! – попросила Викторка.

Ее положили на кровать, и отец сразу отправился к кузнечихе. Та примчалась, да не одна, а, как это водится, с целой толпой разных кумушек. Одна советует мать-и-мачеху прикладывать, другая – марь многолистную, третья – заговор какой-то, четвертая – обкуривать рану, но кузнечиха никого не послушала и обложила ногу картофельным крахмалом. Потом она велела всем выйти – мол, хочет остаться с Викторкой наедине, чтобы помочь ей побыстрее оправиться.

– Ну, девонька, расскажи-ка теперь, что случилось? Очень уж ты перепугалась. И нога у тебя перевязана чьим-то платочком… Я уже его спрятала, а то, пожалуй, сплетни пойдут, – сказала кузнечиха, поудобнее устраивая раненую ногу.

– Куда вы его дели, тетушка? – спросила слабым голосом Викторка.

– Он у тебя под подушкой.

Девушка достала платочек, взглянула на кровавые пятна, на незнакомое имя, на нем вышитое, и из бледной сделалась пунцовой.

– Ох, девонька, не нравишься ты мне, что я о тебе думать должна?

– Думайте, что Господь меня оставил, что проклята я на веки вечные, что нельзя мне уже помочь.

«Неужто жар у нее? Бредит, что ли?» – подумала кузнечиха, пощупав лоб больной и взяв ее за руку. Но рука была ледяная, как и лоб; вот только глаза девушки горели лихорадочным огнем, когда смотрела она на платочек, что крепко сжимала в пальцах.

– Слушайте же, тетушка, – тихо заговорила Викторка, – но никому не передавайте мои слова. Целых два дня я его не видела, ну, вы знаете, о ком я… а сегодня, сегодня с самого утра в ушах у меня звенело: «Иди за клевером, иди за клевером!» Будто кто-то манил меня. Я знала, что это искушение, потому как он часто там бывает, сидит у края поля под деревом, но справиться с этим не смогла и взяла наконец косу, корзину и фартук для травы. По дороге я все думала, что я сама себе враг, однако шепот в ушах все подгонял меня: «Ступай на поле, чего тебе бояться, может, его там и не будет, да и Томеш тебя вот-вот заберет». И так я и дошла до поля. Посмотрела в сторону дерева – и никого не увидела. «Значит, я победила, раз его там нет», – подумалось мне. И я взялась за косу, чтобы приняться за работу. Но тут мне захотелось попытать счастья и найти четырехлистный клевер, потому что я решила: «Если отыщу его, то буду с Антонином счастлива». Ищу, ищу, все глаза проглядела, а четырехлистника нет как нет. Вздумалось мне вдруг взглянуть на пригорок под деревом – и кого же я там увидела? Солдата! Я быстро отвернулась и наступила на терновую ветку, что лежала на дороге. Я не вскрикнула, но от боли все у меня перед глазами поплыло, и я упала на землю. Я как в тумане видела, что кто-то подхватил меня и понес куда-то; потом я очнулась от сильной боли. У ручья стоял на коленях тот егерь, окунал в воду свой белый платок и смачивал мне пораненную ногу. А потом он мне ее перевязал. «Господи, – подумала я, – что же с тобой теперь станется? Как теперь скрыться от этих страшных глаз? Лучше всего будет вовсе не смотреть в них». Мне было ужасно больно, голова у меня кружилась, но я крепко зажмурилась и глаз не открывала. Он положил свою руку мне на лоб, взял мою руку; у меня мороз пробегал по коже, но я молчала. Затем он принялся брызгать мне в лицо холодной водой, приподнял мне голову; что мне оставалось? Пришлось открыть глаза. Ах, тетушка, он взглянул на меня – и глаза его сверкнули, как два солнышка, так что я опять поскорее зажмурилась. Но как это могло мне помочь, если он со мной заговорил?.. Ох, дорогая тетушка, вы были правы, он и голосом способен околдовать! Я, кажется, до сих пор слышу, как он называет меня своим счастьем, своим небесным блаженством. Он сказал, что любит меня!