Бабушка - стр. 16
– Да ничего, одна картошка.
– Как это – одна картошка? А Манчинка вот говорила, что ваша мать ей кусок зайца дала.
– Эх, пани мама, хорошо бы зайца! Это ж кошка была! Папаша ее в Красной Горе раздобыл, жирная такая, как свинья, мамаша вытопила из нее сало, и отец станет им мазаться. Кузнечиха подсказала – мол, когда кашляешь, надо мазаться кошачьим жиром, чтоб чахотка не сделалась.
– Боже правый, да кто же кошатину ест?! – воскликнула пани мама и даже плюнула от отвращения.
– Ах, пани мама, знали бы вы, какая это вкуснятина! Хотя белки еще лучше! Иногда папаша и ворон приносит, но они нам не по нраву. А недавно и вовсе повезло: прислуга соседская гусей кормила, и один задохнулся, так его мамаше отдали. Мяса у нас всегда вдосталь бывает: то дохлую овцу отец раздобудет, то целую свинью, если та заболеет и ее забивать приходится; жаль только, что папаша не всегда вовремя узнает, что где-то…
Но пани мама оборвала девочку, сказав ей:
– Ладно-ладно, хватит, фу, аж мороз по коже!.. Манча, дитя мое неразумное, чтоб не смела у меня больше зайчатину у Кудрнов есть! А ну ступай умойся! И не трогай пока ничего!
И с этими словами пани мама вытолкала Цилку за дверь.
Манчинка со слезами на глазах уверяла мать, что зайчик был очень вкусный, но пани мама все плевалась и бранилась.
Пришел пан отец, узнал, что случилось, и, вертя в пальцах табакерку, сказал с усмешкой:
– Да чего тут кипятиться понапрасну! Толстеет девка – и хорошо! На вкус и цвет товарища нет. Может, и я когда угощу вас вкусной бельчатинкой.
– Ну уж нет, пан отец, я вас с такой дрянью и на порог не пущу, что за глупости вы болтаете! – сердилась пани мама, а ее муж лишь ухмылялся да хитро щурился.
Не только пани мама, но и многие другие брезговали брать что-то у Кудрнов или даже просто подавать им руку, и все потому, что те ели кошек и всякое такое прочее, что никто никогда не ест. Но малышам семейства Прошековых было совершенно не важно, фазанами или воронами обедали Кудрны, они только хотели, чтобы их товарищи по играм прибегали к ним за амбар. И Прошековы всегда честно и от души делились с бедняками пирогами и прочей снедью – лишь бы те были довольны. Цилка, девчушка лет десяти, совала младенцу, которого нянчила, в ручки кусок пирога, клала его на траву и беспечно играла с остальными детьми – или же плела из длинных стеблей подорожника шапочки для мальчиков и венки для девочек.
Набегавшись и навеселившись, вся компания направлялась во двор, где Манчинка объявляла маме, что они «ужас как голодны». Пани мама этому нимало не удивлялась и кормила всех, даже и тех, кем брезговала. А пан отец всегда норовил подразнить жену и потому говорил:
– Ох, что-то в животе у меня бурчит; послушай, Цилка, не завалялось ли у вас дома кусочка зайчатины; может, угостишь…
Пани мама только рукой махала и отворачивалась, а бабушка грозила ему пальцем и журила:
– Экий вы насмешник! Я бы на месте пани мамы давно пожарила вам ворону да приправила ее горохом!
И пан отец, вертя в пальцах табакерку, щурился и хитро улыбался.
К собравшимся в саду взрослым частенько подсаживался старший работник с мельницы, и тогда начинались разговоры об утренней службе и проповеди, о недавних оглашениях (объявлениях о ближайших свадьбах), о тех сельчанах, за кого непременно надо помолиться, и о том, кто кого нынче в церкви встретил. Потом обсуждали виды на урожай, высказывали опасения насчет наводнения, града и сильных гроз, толковали о белении холстов и о том, уродится ли в этом году лен, а совсем уж под вечер заговаривали о ворах и тюрьмах. Помощник бывал очень словоохотлив, но в конце концов, когда начинали съезжаться помольщики