Бабка поневоле - стр. 3

У Зои Михайловны оказалось оригинальное чувство юмора. Чтобы поддержать меня, она шутила и читала забавные стишки-пирожки, иногда с оттенком черного юмора, но они прекрасно подходили для любой ситуации.

Гуляя по больничным коридорам и заглядывая в соседние палаты она как-то продекламировала

«Старушка прямо с сенокоса

зашла сыночка повидать.

Ну, кто же знал что в той палате

такие мнительные все!»

Я хохотала её старческим дребезжащим смехом, наверное, медперсонал подумал, что старушка из ума выжила. А мне было наплевать, главное – я не одна!

Чтобы не запутаться в наших одинаковых именах, я обращалась к ней мысленно Зоя Михайловна. Но на третий день она взмолилась: «Зоюшка, давай проще. Михаловна будет достаточно, а то как на партсобрании, ей богу!» Так мы с Михаловной и сосуществовали в одном теле.

Выписывали меня с целым арсеналом. Медсестра протянула мне список препаратов, исписанный убористым почерком. «Доктор расписал, что и когда принимать» – подсказала она. Я пробежалась по списку глазами. Утро: от давления, для сосудов, витамины. Обед: для суставов, от диабета. Вечер: успокоительное, снотворное, и ещё что-то «для перистальтики».

«Михаловна, – мысленно присвистнула я, – да у нас тут целая химическая лаборатория! Завтракать будем метформином с лозартаном?»

В голове, тихо, как шелест страниц, откликнулся знакомый уже голос: «А ты думала, в нашем возрасте витаминки с аскорбинкой пить? Держись, детка, теперь это наша рутина. Как чистка зубов. Только скучнее».

В первый же день после аварии ко мне пришла она. Дочь Людмила.

Я бы никогда не узнала её, если бы не этот голос в голове, который тихо прошептал: «Люда, дочка моя…» Она была деловой, подтянутой, с дорогой стрижкой и умными, усталыми глазами. В руках она держала мой – то есть, её мамин – фиолетовый байковый халат и… о ужас… мою вставную челюсть в специальном контейнере.

– Мама, привет, как ты? Я так переволновалась, когда мне из больницы позвонили. – её голос был осторожным, полным заботы, но сквозь него пробивалась усталость, которую я часто видела у родителей своих однокурсниц, разрывающихся между работой, детьми и личной жизнью.

– Живая, – хрипло ответила я и тут же спохватилась, – то есть, ничего, дочка. Держусь.

Людмила разложила вещи на тумбочке. «Домашнее принесла. И… твои зубы. Думала, пригодятся».

Внутри у меня всё сжалось. Моя собственная бабушка носила такую же. А теперь вот я.

– Спасибо, – выдавила я. – Красота требует жертв. А то щас как улыбнусь без них – все женихи в отделении разбегутся.

Людмила смотрела на меня с лёгким недоумением. Мама, видимо, так никогда не шутила.

– Мама, я думаю… Может, поживёшь у меня первое время? Одной тебе будет тяжело.

Паника, острая и стремительная, ударила в голову. Нет, только не это! Я ещё не научилась управлять этим телом, не знала всех привычек Михаловны. Даже с её подсказками могу облажаться. Одна неловкая фраза, один провал в памяти – и дочь заподозрит неладное. Психиатр, таблетки посильнее… Кошмар.

– Нет, Людочка, спасибо, – сказала я как можно более твёрдо. – Я у себя дома привыкла. Сама справлюсь. Не волнуйся.

Людмила пыталась настаивать, но увидела моё упрямый взгляд (спасибо, Михаловна, за генетику) и сдалась.

– Ладно. Но ты будешь звонить мне каждый день! И я к тебе постараюсь почаще заглядывать.