Артисты и клоуны. Роман - стр. 15

– Пап, – невинно спрашивает он, – а от чего же он умер, если он был здоровый?

Мать подавляет смех, отворачивается. Кашпур издает смешок.

– Ма-сень-ка! – мгновенно переключается Отец и тыльной стороной ладони тыкает Сереже в нос.

Тот стоически терпит, хоть это ему и не доставляет удовольствия. Но он понимает: отец выражает так свою любовь к нему, а значит, стоит потерпеть. Тем более, что Сереже сейчас не до этого: его занимает вопрос, отчего мужик, здоровый, как шкаф, кровь с молоком – вдруг – бац! – и помер?

– Так от чего он умер? – упрямо повторяет он вопрос.

– Здоровья было слишком много, – по виду на полном серьезе отвечает Мать.

Кашпур вновь издает хохоток.

– Ну конечно, – думает Сережа, – опять шутят. Мама смотрит серьезно, но Сережа знает, что она по профессии – актриса, и может сыграть что угодно. Нет – от переизбытка здоровья люди не умирают – Сережа не настолько глуп, чтобы этого не понимать. И тут его осеняет!

– А я знаю от чего, – задумчиво произносит он, глядя в пространство. – Помнишь, мы были на кладбище?

Все смотрят на Сережу.

– И там, – продолжает он, – на венках было написано: «От жены, от детей… от тещи….»

Уйдя из кухни, Вова сидит в своей комнате и раздраженно курит: достало его уже это всё! Как придурки, повторяют одно и то же в пятисотый раз! И хоть бы что. Сдохнуть можно!

И с этим Сократом – ну сколько можно? «Дубль пятидесятый», – приходят ему на ум слова матери. Вова усмехается: куда там! Пятидесятый… Как бы не так. Скорее уж, сто пятидесятый. Нет, тысяча первый.

«Я ем, чтобы жить»! – тоже мне, мудрец. Философ хренов. И не важно, сидел он в бочке или нет – он вполне мог бы: они все задвинутые, на голову больные. Как там Сашка говорил? «Сократ был болтун и человек никчемный. Жена, Ксантиппа, пилила его с утра до ночи. – За что? – спросил тогда Вова. – А за то, – ответил брат, – что он не делал ни хрена, только языком молол. Напьется дрянного древнегреческого вина, его развезет, он и трендит. – А почему „дрянного“? – спросил Вова брата, смеясь. – А потому, – ответил Саша, – что не умели тогда делать приличное – так – плохонькая кислятинка. Да и это, с позволения сказать, „вино“ еще и водой разводили в пропорции два к одному. Что там пить? Но им хватало…»

Вспоминая этот диалог недельной давности, Вова смеется. Да уж, у Сашки язык подвешен – дай Боже, он как скажет… Да и знает он до фига и больше. Еще бы! С такой памятью. Его папаня тоже достал со своим Сократом и его тоже в дворники определил. Так Сашка ему такое выдал – и про Сократа, и про Платона, и про всю их честную компанию. У бати наконец-то натурально челюсть отвалилась.

Вова вспомнил теперь и этот короткий разговор, который произошел в его присутствии буквально два дня тому назад. Папенька Сашке про этого… Диогена: мол, в бочке жил, довольствовался малым, и всё такое. А Сашка ему: – Во-первых, не в бочке – откуда в древней Элладе бочки? От соленых огурцов, что ли? – Так везде пишут. – Дураки пишут. – Ну конечно! Ты же самый умный! – А Сашка: – Выходит так. (Не дает себя с какашкой смешать!). И спокойненько так продолжает: – Так вот. Он сидел не в бочке, а в пифосе – треснувшем и потому никуда не годном. – Пифосе? Это еще что такое? – В энциклопедии посмотри. А во-вторых, он там не жил, а только спал, да и то летом. Он, конечно, был идиотом, но не совсем же…»