Армия для империи - стр. 10

Одни победы Суворова придали блеск кампании 1789 года; сам же Потемкин почти все время оставался в бездействии. Следующая кампания была еще бесцветнее и бесплоднее; в то время, когда Австрия примирилась уже с Турцией, когда Потемкин вел также переговоры и ограничивался обложением и осадой некоторых крепостей, Суворов не переставал порицать нерешительность военных действий и твердил о том, чтобы идти за Дунай, даже к самому Цареграду. В конце года Потемкин, желая каким-нибудь успехом заключить кампанию и сделать турок уступчивее в переговорах, решился овладеть Измаилом: предприятие это, считавшееся дотоле неисполнимым, возложено было на Суворова, и скоро неприступный Измаил взять штурмом. Победа стоила много крови; немногие из защитников крепости остались в живых; но обвинять в том победителя, упрекая его в жестокости и бесчеловечии, могли только те, которые не знали, с каким отчаянным ожесточением дрались турки в своих крепостях.

Взятие Измаила было одним из блистательнейших и громких подвигов Суворова; но последствием был окончательный разрыв с Потемкиным. Приехав к нему в Яссы, Суворов был оскорблен приемом Потемкина, который, обняв победителя, сказал ему: «Чем могу я наградить вас, Александр Васильевич?» Вспыльчивый Суворов надменно возразил на это: «Кроме Бога и матушки-государыни, никто наградить меня не может». Потемкин в бешенстве не нашел ни одного слова; они расстались непримиримыми врагами и более уже не видались. Суворов отправился в Петербург; единственной наградой ему за взятие Измаила было звание подполковника гвардии, тогда как Потемкин, также приехавший вскоре потом в столицу, был принят настоящим победителем. Взятие Измаила торжествовали пышно, а Суворова при этом как будто позабыли. Однако же императрица, продолжая покровительствовать ему, вздумала снова дать ему поручение на шведской границе: едва только Государыня выразила о том свое намерение, как Суворов в тот же день садится в тележку, выезжает из Петербурга, и пишет из Выборга к императрице: «Жду повелений твоих, матушка!» Подобные проделки уже не удивляли императрицу: Суворову поручено было начальство над войсками в Финляндии.

Такое назначение имело почти вид почетного изгнания; тяжко было Суворову удаление от театра войны. Но в тот же год (1794) война с Турцией кончилась Ясским миром, а Потемкин вскоре умер. Суворов оставался еще более года в Финляндии, занимался своей должностью с обычным рвением и усердием: обучал войска, осматривал крепости, строил укрепления. Старания его искоренить замечаемые в службе злоупотребления и откровенные о том донесения опять вооружили против него множество старых и новых врагов. В Петербурге осуждали все действия Суворова, находили во всех распоряжениях его самоволие и прихоти; между прочим более всего кричали, что он изнуряет солдат учениями, и в особенности, что вздумал будто бы уничтожать госпитали, столь необходимые по климату Финляндии, располагающему к скорбуту. Суворов, глубоко огорченный распускаемыми на его счет клеветами, горячо опровергал их в своих письмах, оправдывался и не щадил своих врагов. Относительно госпиталей писал он: «Говоря отменить, я разумел опорожнить госпитали оздоровлением». К этому прибавлял вообще свое мнение об этом предмете: «Не терплю госпиталей; тот их любить, кто не радеет о здоровье солдата. Минералы и ингреденции не по солдатскому воспитанию… По вступлении моем в управление Финляндией я нашел 4000 чел. в двух госпиталях; теперь их остается только 40. В госпитале следуют у меня чахотка, водяная, кашель да…, а остальное должно лечить в артелях. Кислая капуста, табак, хрен – и нет скорбута»… и т. д. (см. прилож. V).