Армейские рассказы - стр. 35
– Виноват, исправлюсь! – молодцевато чеканит Подаченко.
– Да нет.. – тянет Демченко, – это так не работает. Жуковец!
– Я! – Жуковец вытягивается в струнку.
– Идешь в столовую, скажешь от меня, приносишь буханку хлеба. Смотри только патрулю не попадись.
– Есть! – отвечает Жуковец и быстро начинает одеваться.
Его нет около двадцати минут. Всё это время мы стоим на вытяжку возле коек. Наконец, Жуковец возвращается с буханкой хлеба, спрятанной под мастеркой. Сержант берёт у него хлеб и идёт в спортивное отделение казармы.
– Подаченко! – говорит не громко, но таким тоном, что тот вздрагивает, – особое приглашение нужно? За мной! – Подаченко послушно семенит следом.
– Упор лёжа принять! – Демченко аккуратно и бережно кладёт хлеб на пол перед лицом провинившегося, – отжимаешься по счету, на каждое отжимание откусываешь кусок хлеба. Пока всё не съешь, спать не пойдёшь.
Спустя пять минут последний кусок хлеба исчезает под солдатом.
– Встать! – командует сержант.
Подаченко, раскрасневшийся и довольный, встаёт с пола.
– А ящэ ëсць? – спрашивает он, дожевывая хлеб.
Демченко молча смотрит на него. Затем отводит взгляд в сторону и вздыхает.
– Иди спать, – устало говорит сержант, – всем отбой! – командует он остальным. Мы снова ложимся.
Уже начинаю засыпать, когда к нам снова заходит Демченко.
– Пацаны, кто рисовать умеет? – повисает пауза, – давайте резче, дедушки спрашивают.
У меня в памяти всплывает кричалка с КМБ: “никто, кроме нас…” и я, нехотя, зная наперёд, что ничем хорошим это не закончится, произношу:
– Я умею, – и сразу откидываю в сторону плед и ищу ногами тапочки.
– Пошли, – сержант торопливо взмахивает рукой, – ждут уже.
Захожу в общее отделение. Часть солдат уже спит, мерное сопение висит в полумраке комнаты. На одной из коек сидит несколько человек.
– Давай сюда! – громким шёпотом кричит мне один из них.
Я подхожу и вижу, что три деда склонились над койкой, на которой лежит солдат на животе без майки. Это Юра Рыкачëв.
Сложно представить человека, который приписал Юрика к лучшим из лучших, которыми мы здесь по мнению командования являемся. Его фигура имеет форму груши, слегка одутловатое лицо украшают маленькие глазки, будто оседлавшие большой мясистый нос. Улыбка у него добрая и открытая, обнажающая большую щель между крупными передними зубами. Будь у него пышные горьковские усы, соломенная шляпа и колосок в уголке рта, его можно было бы печатать на обложке книги «белорусские сказки». После КМБ он оказался в отдельной патрульной роте города Мозыря. Но его карьера патрульного прервалась после первого же выхода в город. После его обращения по всей форме к шумной компании молодёжи смех был такой, что от него решили избавиться и перевели обратно в Гомель свинарëм. Сейчас от свиней тоже, по какой-то причине, избавились, и Юру перевели в аккумуляторщики, а на деле – на должность вечного дневального. Несмотря на свою простоту, есть в нём какая-то сермяжная мудрость. Службу он оттоптал без косяков, балбесом не стал, и даже, когда по сроку службы ему можно будет сказать сокровенное «мне похуй», он будет употреблять своё извечное «мне плевать» – фразу, за которую ни на одном периоде службы с тебя не спросят.
– Да блин, пацаны, зачэм? – Юра делает вид, что сопротивляется, но получается у него только жалобно ныть.